— Ты — собачий сын! Понимаешь? Ты выродок, твоя мать была сукой! Как только тебя земля держит, сукиного сына? Эй, ветры, эй, грозы, будет этот выродок возвращаться домой, утопите его в протоке!..
Ганга с Пиапоном с недоумением смотрели на Холгитона, переминались с ноги на ногу и не знали, что им предпринять.
— Ты кому кричишь? — спросил Ганга, бледнея еще больше.
— Не видишь, что ли, этот ворон черный стоит сзади меня. Это не человек, это… — И Холгитон вновь принялся поносить попа самыми крепкими выражениями. Облегчив душу, он обернулся к уряднику.
— Команда я давал, — сказал он, делая виноватый вид. — Наша стойбища сорок девять человек, — назвал он первую пришедшую на ум цифру.
— Так, сорок девять человек. Скажи, староста, за три года, после, так сказать, переписи, население прибавилось или уменьшилось?
— Старики умирай, маленькие дети умирай.
— Сколько человек умерло? Холгитон начал припоминать.
— Как мухи мрут, лет через пятьдесят их на земле не останется ни одного человека, — сказал поп.
Холгитон отвернулся и опять длинно и грязно обругал попа.
— Какие приказы отдаешь, староста?
— Девятнадцать человек умирай, маленький и старый и большой. Сколько собак умирай, тоже говори надо?
— Собак? Зачем собак? — удивился урядник.
— Видели, насмехается, ирод.
«Да, священник этот не на месте, — подумал урядник. — Он за что-то невзлюбил гольдов. За что, интересно? Надо волостному доложить, если долго будет здесь оставаться, вред может нанести делу».
— Ну, хорошо, я сейчас закончу, вы подождите в лодке.
— Урядник, не заходите в фанзы, блох и вшей наберетесь.
— Хорошо, хорошо.
Поп медленно побрел к берегу, приподнятый подол рясы взмахивал вороньим крылом при каждом его шаге. Собаки, увидев незнакомого человека без сопровождения няргинца, стаей набросились на него. Поп отбивался от них, пинал ногами в кроваво зияющие пасти, но собаки наседали на него. Пиапон с Гангой выхватили палки из кучи плавней и побежали спасать священника.
— Не разгоняйте, — закричал им Холгитон, — пусть немного покусают его! Слышите! Не разгоняйте быстро…
— Зачем? — вдруг спросил урядник Холгитона.
— Твоя понимай нанайский язык? — испугался Холгитон и невольно сделал шаг назад, точно ожидая удара.
— Не понимаю, но по твоему лицу, так сказать, по голосу догадываюсь. Скажи, поп приезжал сюда хоть раз, как засел в Малмыже?
— Его тут нечего делай. Другой поп лето, зима приходил, русское камлание делал.
Ганга с Пиапоном разогнали собак. Поп рысцой припустил к лодке.
— Его больше сюда не приходи, — улыбнулся Холгитон.
— Как же дети, новорожденные? Их кто, так сказать, крестит?
— Зачем крестить?
— Но вы же крещеные, значит, и дети ваши обязательно должны быть крещены!
— Черт знает, моя не знай.
— Тебя-то крестили, как назвали?
Холгитон вспомнил, как его зовут все малмыжские друзья, и назвался Харитоном.
Потом урядник интересовался охотой, рыбной ловлей, спрашивал, не обманывает ли китайский торговец при отоваривании пушнины, не притесняют ли русские крестьяне, в чем нуждаются няргинцы.
Подошли Пиапон с Гангой, в их глазах по-прежнему была тревога.
— Каких-нибудь, так сказать, происшествий не было за лето? — спросил урядник.
— Ничего не было, чего может быть? Мы рыба лови, охота ходи, мы мирно живи. Чего может быть? Ничего не может быть.
— Должен я все знать, потому и допытываю, — улыбнулся урядник. — Я страсть люблю гольдов, хорошие вы люди, честные, справедливые, храбрые, ну и… рыбаки хорошие… охотники хорошие. Меня в других стойбищах гольды, так сказать, очень любят, потому что я всегда стою за вас. Если кто обижать станет, скажите мне, я быстро того приструню. Я заметил, староста Харитон, батюшка к вам не особенно…
— Плохой человек, — сказал Холгитон.
— Вот, вот, он вас не любит, — понизив голос и оглядываясь на берег, продолжал урядник, — а поп должен любить всех людей. Я, так сказать, полицейский и то всем сердцем люблю вас, а он поп, и не любит. Нехорошо, очень нехорошо.
— Другой пон надо, — вставил слово Ганга.
— Об этом и я думаю, буду думать. Я люблю вас, гольды меня тоже, так сказать, любят, они мне каждый раз то соболя дарят, то выдру несут, а раз даже чернобурую лису подарили. А все почему? Потому, что я им всегда добра желаю, за них горой стою.