— Что вы от меня хотите, шеф, я же вам все сказал! — разозлился Штарке. — Если бы я мог работать, я бы отдал последние годы своей жизни Германии. Знаете такую страну? По-моему, и вы произнесли свое первое слово по-немецки.
— Вы очень отстали, Штарке! — внушительно сказал гость. — Германия, Франция, Англия, Италия — все это устарелые понятия. Новые времена — новая география. Теперь существует финансово-политический центр мира и его экономические бассейны…
— Германия… тоже бассейн?
— Германия — это Крупп и Фарбениндустри. Все остальное ничего не стоит.
— Так… Англия?
— Аэродром!
Штарке закашлялся, вдохнув слишком крутой клуб сигарного дыма.
— А Россия?
— Россия — соперник существующего финансово-политического центра, ее необходимо уничтожить как можно скорее, — деловито сказал гость, — потому что, пока она живет, у других существуют иллюзии, что они могут сохранить самостоятельность.
— Понятно! — задумчиво кивнул Штарке. — Как же, понятно. Бассейн. Интересно! А Франция это, конечно, место веселого отдыха финансовых и политических деятелей центра?
— Да! — вызывающе сказал гость.
— Понятно, понятно! — торопливо сказал Штарке. У него снова обозначились темные узлы вен на висках. — Да, знаете ли, Гитлер был щенком! Он все-таки действовал под вывеской немецких национальных интересов!
— Будет новый хозяин мира, — усмехнулся гость. — Это надо понять. И пора бы начать вести себя благоразумно, Штарке! Пора бы понять!
— Да, да, я понимаю! — Штарке вскочил, взъерошил обеими руками волосы на голове и забегал по комнате, шлепая босыми ногами.
— Понятно, понятно… — повторял он на бегу. — Вести себя разумно. Обитатель бассейна! Интересно звучит. Значит, будет несколько категорий обитателей? Одну — уничтожите. Другую — кастрируете. Третью… Знаете, а думаю, что третьей-то не окажется!
— О деталях пока говорить преждевременно! — заметил гость. — Но, конечно, не весь человеческий материал на земле пригодится!
— Слушайте, Вальтер, вы действительно все это думаете? — с ужасом спросил Штарке, останавливаясь перед гостем. Сейчас Штарке казался очень старым и больным. — Я понимаю, — продолжал он скороговоркой, — эти мысли можно употреблять как политический шантаж… Но оставаться с ними наедине? Верить им? У вас трое сыновей, Вальтер, значит это им придется корчиться в страшном мире бассейнов, душегубок и кастратов…
— Ну, мы-то с вами можем не беспокоиться о своей судьбе! — рассудительно сказал гость. — Без нас они не обойдутся. Нужно только разумно вести себя и заниматься делом.
Он положил перед Штарке развернутый клочок бумаги. Штарке взял клочок, долго перечитывал коротенький список из пяти имен, потом сжег его на спичке по многолетней привычке и, устало хрустнув пальцами, сказал.
— Зря все это… Я ничего делать не буду.
— Штарке, хватит валять дурака! — жестко сказал гость и положил на стол узкую металлическую коробочку. — Вы знаете этих людей. Вам легко найти предлог встретиться с каждым из них!
— Конечно, знаю, — кивнул Штарке. — Хорошие люди, простые немцы. Народ выбрал их на государственные посты, и они отлично работают. Один из них — врач с мировым именем. Он ежедневно спасает человеческие жизни. Номер третий — учительница. Во время войны она спасла много голодающих детей.
— Слушайте, что вы там бормочете! — перебил гость и раскрыл коробку. На дне лежали черные горошинки, похожие на обыкновенный перец. — Информация о них не нужна, мы знаем все, что требуется. Это растворяется в любой жидкости, лучше всего — алкоголь. Следов в организме не оставляет, человек умирает от будничного паралича сердца.
Штарке долго смотрел на горошинки. Потом просто сказал:
— Я, знаете ли, разведчик. Убийством в прямом смысле никогда не занимался. Бывали неприятные столкновения с людьми, пытавшимися мне помешать. Но то — другое…
— Стало трудно с вами, Штарке! — раздраженно повысил голос гость. — Мы изменились за последние годы. Конечно, мы попрежнему изучаем сейфы политических деятелей. Но гораздо важнее убрать многих из них. И вот этим мы сейчас занимаемся главным образом. Хороший разведчик перестраивается в неделю.
Штарке встал.
— Уходите, генерал, — сказал он ровно, без интонаций. — Мы не договорились.
Некоторое время гость молчал, потом плечами, встал и принялся надевать макинтош.
— Старый идиот! — сказал он через плечо, не глядя на Штарке. — Замаливаете грехи? Он, видите ли, не желает убивать! А чем вы занимались всю жизнь? Бросьте ломаться! Одно ваше донесение отправляло на тот свет больше, чем полк бомбардировщиков. Ханжа!
Штарке молча вывел его через кухню в заднюю часть сада, превращенную в огород. Генерал ушел в темноту не прощаясь. Штарке вернулся в дом и по привычке закрыл двери на все замки и засовы.
— Гейнце? — тихо окликнула через комнату фрау Этель.
— Спи, спи, муттерхен, — громко ответил Штарке и прошел в кабинет.
— Ты взволнован? — спросила Этель.
— Ничуть! — храбро ответил Штарке. — Все идет как надо! — и повернул ключ в замке.
Уловив что-то в голосе мужа, фрау Этель вскочила с постели и подбежала к дверям кабинета.
— Ты опять уходишь, Гейнце? — испуганно сказала она. — Ведь ты обещал мне, что никогда больше…
— Не мешай мне, спи! — раздался резкий голос из-за дверей, и фрау Этель умолкла. Это был чужой голос чужого человека, которого она никогда не видела, к которому временами, испытывала острую ненависть, как к врагу, загубившему ее жизнь.
Она лежала, укрывшись с головой одеялом, и, плача, трясясь от озноба, ждала, когда скрипнет половица перед входными дверями в кухне и звякнут замки.
Это будет означать, что чужой ушел из дома и что у нее опять есть занятие, поглощающее все ее мысли и чувства. Она будет ненавидеть, того, чужого, и ждать Гейнце.
Может быть, случится чудо, и дева Мария, у которой давно распухла голова от всех людских горестей, сохранит и приведет его домой.
Замки звякнули через несколько часов, когда стало уже совсем светло.
Фрау Этель встала и пошла в кабинет.
В кабинете все было, как всегда после ухода Штарке на задания. Клубы сигарного дыма под потолком. Горсть пепла в камине. Тихо и очень пусто.
Но на этот раз на столе белела записка. Фрау Этель, задыхаясь от боли в груди, прочла:
«Этель, поцелуй Маргариту. Не жди меня на этот раз, продай дом и переезжай к девочке. Там тебе будет теплее доживать.
Все умирают, что ж с этим поделаешь. Ты хорошая женщина и была достойна лучшей участи, хотя мне ты помогла. Гейнце».
Выйдя из дома, Штарке долго бродил по улицам. Деревья, отяжелевшие от росы, фиолетовая дымка над асфальтом, розовое небо, деловитый стук башмаков первых прохожих на тротуарах, сонные коты, устало плетущиеся домой, зализывая свежие царапины, ссоры первых воробьиных стай, вылетевших на промысел, — улица жила своей обычной жизнью.
Штарке не оглядывался и не вслушивался. Проплутав некоторое время в переулках, он поднялся на чердак безобразного девятиэтажного дома, занимающего целый квартал, и постучался в дверь, обитую куском старого пледа. Комната была узкой, грязной и удивительно напоминала нору. Как в норе, в ней валялись на полу и на подоконнике, заменяющем стол, остатки пищи и обрывки книг и одежды. Чудовищно толстый человек, хрипя, выбрался из-под замасленной перины.
— Это вы, Крюгер? — спросил Штарке, вглядываясь в распухшее, почерневшее лицо, в котором не осталось ни единой определенной черты — все раздавили складки жира.
— Как видите! — задыхаясь, сказал Крюгер, сидя на краю постели и силясь удержать равновесие. — Что, хорош? А вы не меняетесь, Штарке! — с завистью продолжал он. — И я бы не изменился, если бы не астма! Она не дает мне двигаться! Садитесь, где хотите, всюду одинаково грязно и неудобно.