Выбрать главу

– Вы чрезвычайно любезны.

Во время последовавшего затем совместного осмотра Эдриен то и дело бросал взгляд на великолепный экземпляр Homo sapiens, стоявший рядом с ним. Ему редко доводилось встречать человека, из которого с такой силой били бы жизнь и здоровье. Естественно, что каждое препятствие раздражает Халлорсена. Сама его жизнерадостность не позволяет ему видеть оборотную сторону медали. Как и его страна, он убеждён, что всё должно идти только его путём. Его брызжущая через край энергия исключает всякую мысль о возможности иного пути. "В конце концов, – подумал Эдриен, – он же не виноват, что бог для него воплощён в нём самом, в Homo atlanticus superbus". [2]И лукаво заметил:

– Итак, в будущем солнце начнёт всходить на западе, профессор?

Халлорсен улыбнулся, но улыбка получилась чересчур сладкая.

– Мы, антропологи, господин хранитель, кажется, уже договорились, что прогресс начинается с земледелия. Если удастся доказать, что кукурузу на американском континенте выращивали задолго, может быть, за тысячи лет до того, как в долине древнего Нила стали разводить ячмень и пшеницу, то почему бы солнцу и не обратиться вспять?

– А удастся вам это?

– Людям известны двадцать – двадцать пять сортов кукурузы. Хрдличка утверждает, что для дифференциации и выведения их требуется примерно двадцать тысяч лет. Это весьма укрепляет нас в убеждении, что Америка родина земледелия.

– Увы! Но ведь до открытия Америки Старый Свет не знал ни одного сорта кукурузы.

– Но, сэр, до этого и в Америке не существовало ни одного злака из числа известных Старому Свету. Подумайте сами: если цивилизация Старого Света проложила себе путь к нам через Тихий океан, то почему она не захватила с собой свои злаки?

– Однако все это ещё не делает Америку путеводной звездой для остального мира, не так ли?

– Может быть, и так. Но даже если она не была ею, то всё-таки создала свою древнюю цивилизацию самостоятельно и самостоятельно, первая в мире, открыла хлебные злаки.

– Вы, кажется, верите в Атлантиду, профессор?

– Эта гипотеза нередко доставляет мне удовольствие, господин хранитель.

– Ясно, ясно. Разрешите спросить: нападать на моего племянника вам тоже доставляет удовольствие?

– Признаюсь, я был страшно зол, когда писал книгу. Мы с вашим племянником не сошлись.

– Мне кажется, это обстоятельство тем более должно было заставить вас усомниться в своей правоте.

– Я покривил бы душой, взяв обратно свои обвинения.

– А сами вы нисколько не повинны в том, что не достигли поставленной цели? Вы в этом убеждены?

Гигант нахмурился, и вид у него стал такой озабоченный, что Эдриен решил: "Во всяком случае, человек он честный".

Халлорсен с расстановкой произнёс:

– Не понимаю, куда вы метите.

– Вы, кажется, сами выбрали моего племянника.

– Да. Из двадцати других.

– Совершенно верно. Значит, вы выбрали не того, кого нужно?

– Несомненно.

– Плохо разбираетесь в людях?

Халлорсен рассмеялся.

– Ловко подцепили, господин хранитель. Но я не из тех, кто афиширует собственные ошибки.

– Вам нужен был, – сухо заключил Эдриен, – человек, лишённый чувства жалости. Вы его не получили, полагаю?

Халлорсен вспыхнул:

– Вряд ли мы найдём общий язык, сэр. Позволите собрать мои черепа? Весьма признателен за любезность.

Через несколько минут он ушёл.

Эдриен остался наедине со своими довольно противоречивыми впечатлениями. Этот человек оказался лучше, чем он предполагал. Физически – великолепный экземпляр, в смысле интеллекта – заслуживает внимания, а нравственно… Что ж, типичный представитель нового мира, в котором каждая ближайшая цель, пока она не достигнута, – самое важное на свете, а достижение этой цели – важнее способов, какими она достигается. "Жалость! – думал Эдриен. – Какая там жалость в собачьей драке! И всетаки он неправ: надо же быть милосердным, нельзя так накидываться на человека в прессе. Чересчур много в тебе эгоизма, приятель Халлорсен!"

И, размышляя об этом, он спрятал челюсть в шкаф.

V

Динни направлялась к церкви святого Августина в Лугах. В этот прекрасный день нищета прихода, по которому она шла, казалась особенно безотрадной девушке, привыкшей к картинам сельской жизни. Тем более поразила её жизнерадостность детей, игравших на мостовой. Спросив у одного из них, где живёт священник, она пошла дальше в сопровождении целых пяти. Они не отстали от неё и тогда, когда Динни позвонила, из чего она сделала вывод, что ими руководят не вполне альтруистические побуждения. Ребятишки действительно попытались даже войти вместе с ней в дом и убежали лишь после того, как получили от неё по пенни каждый. Девушку провели в опрятную комнату, которая выглядела так, словно ей приятно, что у кого-то нашлось время в неё заглянуть.

Динни остановилась перед репродукцией "Мадонна со св. Франциском" Кастельфранко и принялась её рассматривать, как вдруг услышала: "Динни!" – и увидела тётю Мэй. У миссис Хилери Черрел был её обычный вид – вид человека, который старается одновременно попасть в три места, но лицо дышало непринуждённым спокойствием и неподдельной радостью: она любила племянницу.

– Приехала за покупками, дорогая?

– Нет, тётя Мэй. Хочу, чтобы дядя Хилери представил меня одному человеку.

– Твой дядя вызван в полицейский суд.

Динни забурлила. Первый пузырёк поднялся на поверхность.

– Как! Что он наделал, тётя Мэй?

Миссис Хилери улыбнулась:

– Покуда ничего, но я не ручаюсь за Хилери, если судья окажется недостаточно сговорчивым. Одну из наших прихожанок обвиняют в том, что она приставала к мужчинам.

– Не к дяде же Хилери!

– Нет, дорогая, думаю, что не к нему. Твой дядя просто должен отстоять её репутацию.

– А её можно отстоять, тётя Мэй?

– В том-то весь вопрос. Хилери утверждает, что можно, но я не очень уверена.

– Мужчины всегда слишком доверчивы. Кстати, мне никогда не приходилось бывать в полицейском суде. Я не прочь сходить туда за дядей Хилери.

– Вот и прекрасно. Мне как раз самой нужно в ту же сторону. Дойдём до суда вместе.

Через пять минут они уже шли по улочкам, ещё более поразившим Динни, которой до сих пор была знакома лишь живописная бедность деревень.

– Я раньше не представляла себе, – внезапно сказала она, – что Лондон – это словно кошмарный сон…

– От которого не избавишься, встав с постели. Почему бы, при нашей безработице, не создать национальный комитет по перестройке трущоб? Затраты оправдались бы меньше чем за двадцать лет. Политики проявляют чудеса энергии и принципиальности, пока они не в правительстве. Стоит им войти в него, как они становятся просто придатком машины.

– Они ведь не женщины, милая тётя.

– Ты потешаешься надо мной, Динни?

– Что вы! Нет. Женщины не знают той боязни трудностей, которая присуща мужчинам. У женщины трудности – всегда осязаемые, материальные, у мужчины – теоретические, отвлечённые. Мужчины вечно твердят: "Ничего не выйдет!" Женщины – никогда. Они сперва берутся за дело, а уж потом решают, выйдет или не выйдет.

Миссис Хилери немного помолчала.

– Мне кажется, женщины больше живут настоящей минутой. Взгляд у них острее, а чувства ответственности меньше.

– Ни за что бы не согласилась быть мужчиной.

– Это утешительно, дорогая. Но в целом им всё-таки легче живётся, даже сейчас.

– Это они так думают. Я в этом сомневаюсь. По-моему, мужчины ужасно похожи на страусов. Они лучше, чем мы, умеют не видеть того, что не хотят видеть, но я не считаю это преимуществом.

– Может быть, и сочла бы, Динни, поживи ты в Лугах.

– Я в Лугах и дня бы не протянула, милая тётя.

Миссис Хилери внимательно посмотрела на свою племянницу по мужу. Девушка слишком хрупка, это верно. Того и гляди переломится. А всё же Б ней чувствуется порода и дух господствует над плотью. Такие часто оказываются стойкими, и любые удары жизни от них отлетают.

– Не уверена в этом, Динни, – порода у вас крепкая. Будь это не так, твоего дяди давно бы уж не было в живых. Ну, вот и полицейский суд. К сожалению, я не могу зайти – тороплюсь. Но там с тобой все будут любезны. Это очень человечное, хотя и несколько неделикатное учреждение. Не прислоняйся также к тем, кто сидит рядом.