– Мразь…
– Да! – согласился Петров. – Отважная мразь, совершению тупоголовая, но целеустремлённая и сдуру способная на настоящий подвиг! Тут сошлись два фактора. Во-первых, вы, к вашему несчастью, попались отряду Славика, а не другим моим ребятам. Во-вторых, ко всеобщему уже сожалению, когда я давал указания относительно вас, я не подозревал о столь тонких нюансах во взаимоотношениях Виталь Степаныча и моего племянника. В общем-то, можно сказать, что твой деверь был в розыске, и вы автоматически поставили себя под удар, связавшись с ним. Я ничего этого не хотел! – он резким движением выкинул окурок. – Эти ебанаты голову же себе сломают, лишь бы угодить старшему! Понимаешь? Ну?! Что мне теперь, сука, обосраться что ли, чтобы ты осталась?!
Повисло молчание. Они смотрели друг другу в глаза пару секунд и вдруг рассмеялись. Надя прыснула первая, Петров неуверенно подхватил, и вот они оба стоят и хохочут, как парочка сумасшедших. Когда приступ смеха прошёл, Надя утерев выступившие слёзы, сказала:
– Я ненавижу тебя, Петров. Не могу не ненавидеть…
– Мне твоя любовь даром не далась, Наденька, – ответил Борис Михалыч. – Мне нужны твои мозги.
Надя сделала несколько неуверенных шагов в сторону вездехода и, проходя мимо Петрова, сказала:
– Поехали…
Петров кивнул и сел за руль.
– Значит, на выезде из Борисовки к нам присоединятся две машины сопровождения и грузовик, – деловито сказал он. – Ребята все хорошие у меня, бойцы. Эти места давно вычищены подчистую мародёрами, но вдруг мы что-то пропустили? Заодно навестим парочку общин, соберём дань, свершим суд и посмотрим, что там к чему. У нас тут есть старая карта с обозначениями стратегических объектов и заводов. Бункеры, плотины, электростанции. Там по пути немало было населённых пунктов, так-то. Кое-где даже дома дособытийные стоят. Ну как, дома. Остовы. Ты там бывала?
– Нет.
– М-м. Ну всё равно, если будут идеи, где можно поживиться на благо общины, милости прошу, делись, не держи в себе. А то, может нам туда и не надо, а надо куда-нибудь ещё, в более козырное место, м?
– Не знаю, – сказала Надя. – Не галди.
– Угу, угу, – промычал Петров и кивнул, глядя перед собой.
За пределами своей крепости и в окружении вассалов Борис Михалыч несколько преобразился. Грудь колесом, взгляд сосредоточенный, голос повелительный. Он был из тех, кого слушались. Что-то в его повадке, в позе, в том, как уверенно он двигался, заставляло людей хотеть подчиняться ему по собственной доброй воле, хотя он, в общем-то, был не очень крупный мужчина.
Мат Борис Михалыч использовал, как некое супер оружие. Работало безотказно.
– Миш, ты долбоёб, вот признайся мне? Куда ты прёшь? Ты первый раз что ли едешь? Какого хера ты прёшься вперёд? У тебя маневренности нет, гололёд вон, посмотри, блестит дорога, у тебя задний привод. Встань в середину колонны! За мной. И едь, нахуй! Да! И Шеру скажи, чтоб шёл за тобой. А ребята замыкают! – Петров закрывает дверь, через которую только что орал. – Ебану-уться… Простите мой французский. А ты говоришь, гуманистическая миссия! У меня вон, толпа ебанашек на выезде! Поехали!
Он посигналил и махнул рукой, когда колонна, наконец, выстроилась.
– Поехали, говорю!
– Действительно, хорошие ребята, – съязвила Надя.
– Когда надо, они своё дело знают. Это я их так. Для порядка.
– А Чехман тоже с нами едет?
– Слава? Нет, – заверил её Петров. – Понимаешь, Слава – это особый случай. Во-первых, он мой родственник. А во-вторых, у них же, можно сказать, религиозная организация. Их много, с ними надо осторожно… Они верные, но жадные и требовательные.
– Разве не ты лидер БЧП? – удивилась Надя.
– С недавних пор. И не могу сказать, что получаю от этого удовольствие. Не я это начал.
– А кто?
– Видишь ли, мы с братьями все трое от разных матерей. Средний брат – Степан Костолом – о нём ты, безусловно, слышала. Он заведует в Туголесье, по-моему, ты там некоторое время жила неподалёку?
Надя кивнула. О зверствах Костолома по отношению к тем, кто отказывался платить налоги, складывали легенды.
– Суровый он тип, знаю, – сказал Петров. – А мой самый младший брат, Ерёма который помер год назад, унаследовал Барановское. Оно, если помнишь, чуть правее, туда, на северо-восток. Они там производили неплохую пастилу из яблок, ну и хозяйство у них хорошее, мясо было, молоко, соответственно, да так много, что долгое время были на самообеспечении, я только и успевал им помогать с доставкой всего этого добра туда-сюда по разным губерниям. Жили в общем хорошо, все были, что называется, в шоколаде. Только-только восстановили хоть что-то после этого ебанутого, прости господи, набега на Москву. Лет, наверное двенадцать-тринадцать назад. Ну я туда и не совался с советами. Оказалось, в общем, что всё это время Ерёма пестовал среди своих крестьян некий культ Чистой Плоти. Мол, все люди рождены идеальными от природы, и любое вмешательство в замысел Божий грешно и поэтому нежелательно. Известно же, что заставь дурака Богу молиться, так он череп себе пробьёт? Ну и усмотрели местные жители в пóстах всё самое, что ни на есть, демоническое, поминая всем известные события. А потом стали отказываться от удобрений, которые мы получали из Москвы – дьявольские же технологии. Особенно хорошо эти идеи пошли у безотцовщины. Они даже стали называть фуражиров бесами, потому что те, якобы, бессмертные. А Славик был вообще самый ярый служитель культа и всё обещался убить фуражира при встрече. Не удивлюсь, если он-таки преуспел. Некоторых бэчепэшников тогда прилюдно казнили пóсты, что всех только раззадорило, а потом какие-то придурки и вовсе подожгли городские склады с припасами.