Я сгорел уже в самом начале первого семестра. Два месяца, терпя насмешки, я обхаживал ее и услуживал по мелочи, пока не уговорил сходить в «Севастополь» на вечерний сеанс, когда там показывали «Бабетту» с Б. Б.[2] в главной роли. О результате лучше бы промолчать. Когда я как бы случайно положил ей руку на колено, она оттолкнула меня и с досадой прошипела:
— Это еще что! Ты что обо мне думаешь?
Остаток фильма я практически не видел. Бриджит на экране перестала для меня существовать, потому что та, что сидела рядом со мной, кстати, очень похожая на нее, только живая и совсем еще не потрепанная, отшила меня спокойно и безжалостно.
Насчет Б. Б. я не преувеличиваю. Катаржину большинство студентов знали под кличкой «Бардотка». Те же длинные, золотые, как у принцессы, волосы, уложенные в одну из двадцати известных ей причесок, тот же очаровательный носик, те же полные, великолепно очерченные губы, то же простодушное, полное детского удивления и невинности выражение огромных темно-карих глаз. К тому же она со вкусом одевалась. Мини-юбку стала носить первой на факультете, гораздо раньше, чем мода на обнаженные ноги охватила широкие массы женщин, да и потом Катаржина почти не знала конкуренции. Едва ли не все шмотки на ней были из «Тузекса»,[3] дядя из Америки снабжал ее долларами. Но если бы она надела мешок из рогожи, ей бы и это было к лицу.
Словом, у Гонзы не было никаких шансов. Ни у кого из нас не было. Я бы поспорил на любую сумму, что наша прекрасная однокашница в свои двадцать два года все еще остается девственницей. Все свои желания она подчинила одной цели: спокойно, безо всяких сердечных передряг, закончить учебу, а там будет видно.
Так что вечером в «Дельте» Гонза, как и следовало ожидать, ничего не добился. Нам с Аленой жаловаться не приходилось, да и Зузане с Бореком тоже, правда, четыре сотни — это четыре сотни, на них не очень-то разбежишься, но Гонза, финансирующий всю эту операцию, взялся за дело решительно. После ужина он заказал две семисотграммовые бутылки мозельского, и пошел у нас пир на весь мир. Девчонки, понятное дело, расфуфырились, как могли, Алена после обеда сходила к парикмахеру, Зузана вырядилась в черное вечернее платье с изящным ожерельем «мейд ин Яблонец», дополненным сережками и какой-то штуковиной в волосах. Да только рядом с Катаржиной теряли весь свой блеск и янтарь, и сама Зузана. Между тем Катаржина была в скромном светло-голубом платье, совсем простеньком, но стоило ей встать и пройтись, как этот наряд показался нам произведением портновского искусства. Он облегал и подчеркивал ее фигуру и спереди, и сзади, и со всех сторон, а, видит Бог, там было что подчеркивать.
Мы распивали уже третью бутылку, когда впервые зашла речь об избушке в горах и рождественских праздниках. Разговор об этом завел, понятное дело, Гонза. Принадлежит избушка двоюродному брату Гонзы, и на святки — это точно — там никого не будет.
Первой клюнула Зузана:
— Я — «за» обеими руками. У нас только три экзамена, так что пару дней активного отдыха мы можем себе позволить.
— А на лыжах там можно кататься? — уточнила Алена.
Гонза иронически усмехнулся, подчеркивая наивность вопроса.
— Что там говорить, — произнес он, — если прямо от избы — крутой спуск, а совсем рядом ровная площадка, будто специально для тренировок новичков.
Алена взяла меня за руку.
— Поедешь?
— Ну, конечно, — кивнул я, тут же согласился и Борек. Гонза совсем загорелся.