Эх, побольше бы такого собирательства! Ювелирная работа — и все участники довольны. Митя рад. Продавец магазина доволен, что Митя не даром распугивал покупателей. У Сушко теперь на год есть чем потешать друзей-бизнесменов за ланчем. (А я просто счастлив — Митя ездит с Сушко на машине и мне не нужно оплачивать его проезд на метро.) Такое собирательство можно обозначить: «нести людям радость».
Осчастливленные объекты собирательства пишут благодарственные статьи.
27. Наталья Козлова: «Молодые художники Москвы и Ленинграда»
Статья на две газетные полосы, причем большая часть — благодарность за красивое собирательство в веселых условиях перестройки, январь 1989 года.
(Странное время: денег навалом, а товаров никаких, ни за какие деньги — ни шмудаков, ни книг, ни одежды. Подрамник для картины ценился почти как сама картина.
Первый шмудак, кассетный магнитофон, оказался у Фила. Какая-то иностранка купила у него картину за 150 рублей, что и само по себе неплохо, но Фил, не будь дураком, сказал: «Тебе-то все равно, рублями или долларами платить, пошли в „Березку“, купишь мне магнитофон за сто пятьдесят рублей». Вообще-то даже иностранка могла бы только посмеяться над такой наглостью, если бы не очарование личности Андрея Филиппова. Ведь валютные 150 рублей — это почти 250 долларов, то есть тысячи полторы обычных рублей, а кассетный магнитофон не купишь ни за сколько рублей, это абсолютная ценность типа «Джоконды», цены не имеет.
Фил и относился к магнитофону, как к «Джоконде». Ходил с ним везде, а музыку слушать не давал — нельзя на шмудаке советскую пленку крутить, а заграничную где взять? На Фила обрушились репрессии, да и из директоров его тогда поперли: не по чину взял! Шутка ли: получить за картину, пусть самую лучшую, кассетный магнитофон, когда старшие товарищи всей жизнью своей не заработали на кассетные магнитофоны. Хорошо хоть не двухкассетный...)
Вот что Наталья Козлова считает нужным сообщить о группе художников «Митьки»:
Сейчас митьки стали известными художниками. Их картины скупают коллекционеры. Приобрел картины митьков и когда-то отнесшийся к ним без всякого интереса и с легкой иронией Русский музей. Художники в группе «Митьки» похожи и не похожи друг на друга. Митя Шагин пишет наивные, очаровательные акварели. Поначалу он заимствовал что-то у своего отца, но постепенно приобрел собственное лицо. Митя — серьезный и интересный художник. В острой, иногда даже злой манере пишет картины другой участник группы — Флоренский. <...> Познакомившись с директором кооператива «Ариадна», я попросила ее свести меня с митьками. У меня было жгучее желание привезти в Нью-Йорк (своему собственному митьку, сыну Мите) хоть какую-нибудь акварельку Шагина или другого митька.
Описать мою встречу на следующий день с Митей Шагиным очень непросто. Он пришел на выставку в Гавани — огромный, плотный богатырь. <...> Чтобы понять, с чего начался наш разговор, надо вас познакомить с некоторыми словами из совершенно нового словаря митьков
Знаете ли вы, например, что значит слово «дык»? А оно в лексиконе митьков может заменить весь словарь русского языка. «Дык!» — восхищение, выражение восторга перед кем-нибудь или чем-нибудь. «Дык?» — за что, почему же так обижают бедного митька или его друга. «Дык» с многоточием — признание собственной вины или ошибки, извинение.
Я знала, что через несколько дней после моего отъезда из Ленинграда, перед закрытием выставки в Гавани, состоится аукцион. Зная, что на нем будут продаваться какие-то работы митьков, я спросила, не может ли Митя мне что-нибудь предложить. Митя сказал свое любимое «дык». И я пока не понимала, что оно означает. Потом выяснилось, что деньги Мите не нужны, но зато нужен двухкассетный магнитофон. «Дык, — подумала я, — а где же его можно здесь купить? Мы же не в Нью-Йорке на 23-й улице». Митя увидел мою растерянность и напомнил про то, что недалеко от Гавани есть магазин «Березка».
И тут началась маленькая пьеса, в результате которой выяснилось, что словечки «дык», «убой», «сестренка» — это всего лишь игра, а Митя Шагин остается сыном интеллигентных родителей. Ему, как и всем, не хватает в жизни хороших книг, и прежде чем в «Березке» идти в отдел электроники, мы провели не меньше часа в книжном отделе, и Митя жадно накладывал в корзину дефицитные книги, которые невозможно купить в магазинах на простые советские рубли.
330
Роман с «двухкассетником» кончился ничем, потому что в «Березке» не брали «Америкэн экспресс», вернее, на карточку можно было взять что-то уродливое и бесконечно устаревшее за 295 валютных рублей (это больше 400 американских долларов). Другие модели двухкассетников продавались только за наличные, которых у меня не было.
Как маленький капризный ребенок, стоял рядом со мной предводитель митьков Митя Шагин и очень хотел, чтобы я ему купила этот допотопный, нескладный агрегат. Даже продавщица поглядывала на этот огромный магнитофон с некоторым смущением и извинялась за то, что другие продать не может — поступило такое распоряжение, вот оно висит на стене.
Митя Шагин не хотел поверить, что во всех «Березках» придерживаются тех же правил, и просил меня встретиться с ним назавтра утром около другого магазина, где, он уверен, так жестоко не поступают. «Дык, — говорил расстроенный Митя, — до завтра», а на прощанье он протянул мне бумажный мешок, в котором оказались картины, отобранные для меня.
Висят у меня в гостиной по соседству друг с другом две картины. Небольшая акварель (пейзаж) Мити Шагина и маленький шедевр (по моему и не только моему мнению) «Мост через Фонтанку», картина, написанная маслом Владимиром Шинкаревым. Еще одну прекрасную картину Шинкарева я подарила сыну. Мрачный темно-зеленый фон и черные очертания деревенских изб. Никакого просвета — глушь и пустота... Внизу на картине написаны слова: «Дай... Бери все...» («Новое русское слово», 4.04.1989 г.)
Далее статья Натальи Козловой повествует о других художниках Москвы и Ленинграда, умалчивая о том, сколько Митя в итоге взял за две ходки в «Березку», всего-то отдав акварельку да две мои картины, которые ему, прямо скажем, ни к чему. Представления не имею, почему они оказались у Дмитрия Шагина. Он их не украл, конечно; просто — оказались. Безалаберные годы, картины валялись где попало. Да и сейчас в Митиных ставках попробуй найди затерявшуюся работу. Многие куда-то пропали.
Да, а книги Митя не только собирает, но даже покупает. Он рассказывал: «Так иногда грустно станет, что образования нет, хочется книгу какую-нибудь умную купить. Иду в магазин, покупаю самую умную, „Самопознание“ Бердяева. Прихожу домой, ставлю книгу на полочку и вижу, что я ее уже покупал. Самое обидное, что и в следующий раз забываю, и снова покупаю это „Самопознание“. Знать бы хоть, о чем там...»
Мне случалось поступать еще круче, я за одно посещение магазина сразу купил две одинаковые книги, причем дома уже стояла одна. Это были «женский» и «мужской» варианты «Хазарского словаря» Павича, которые ничем, кроме оформления обложки и одного абзаца текста, друг от друга не отличаются. (Я прочитал эти две книги Павича и только во второй заметил ценную мысль: «Чтобы какое-либо сообщение услышали, его нужно повторить». Да, придется так и делать. К тому же все описанные ситуации повторялись сотни раз — намекнуть на это парой повторов можно.)
Но это странно для нынешнего времени, а в начале 1989 года, если бы в магазине вдруг выбросили «Самопознание» или «Хазарский словарь», то люди хватали бы их пачками, сколько дадут. Книги — это был реальный капитал, самое ценное имущество.
Тогда у Мити вдруг появилось громадное количество книг, я просто остолбенел, увидев. Целые полки западных издательств: «Ардис», «ИМКА-пресс». Три года назад, в 1985-м, за такие книги сажали. Сокровище! Новехонькие страницы из плотной белоснежной бумаги отделялись друг от друга с хрупким потрескиванием — нечитаные, никто еще не переворачивал эти страницы.
— Ты не чушкуй их особо-то, — недовольно заметил Митя, — чего их листать? Все на корешке написано... Шестов... Философ такой. «На весах Иова».