— Мое имя Марция. Я из рода Фавониев. — Здесь Охотница сделала многозначительную паузу, чтобы дать центуриону время оценить, с кем он имеет дело. — Эти негодяи похитили меня, намереваясь, очевидно, обменять на одного из своих сообщников, захваченного доблестными солдатами прокуратора.
Центурион расплылся в улыбке:
— О, госпожа принадлежит к столь влиятельному роду. Теперь я понимаю, почему она столь отважна! Но как случилось, что зелоты похитили тебя, и где твое платье?
Шеве почудилось, что, несмотря на сияющую улыбку, в голосе центуриона различимы подозрительные нотки.
— Как? — Шева, не предполагавшая подобного развития событий, еще не придумала объяснения. — Это случилось три дня назад. А мое платье они отобрали и дали это, чтобы я не привлекала внимания!
Ответ вполне удовлетворил центуриона. Полуобернувшись к солдатам, он воскликнул:
— Но какая доблесть! Истинно римская доблесть! Отважная римлянка обезоруживает кровожадного злодея, спасая жизнь доблестному, — тут центурион позволил себе ухмыльнуться, — согражданину! Эта история придется по душе прокуратору. Вы непременно должны пойти с нами.
Шева изобразила усталую улыбку:
— Я как раз хотела просить тебя, отважный центурион, доставить меня в город.
— Рад помочь! — Центурион решил, что отважную гостью можно покуда оставить в покое, и обратил свое внимание на пленника. — Так, а кого мы поймали? Ба, да это же сам бар-Абба! Вот так удача! Прокуратор будет доволен!
Центурион ухмыльнулся прямо в лицо пленнику. Зелот, чьи руки и ноги были связаны, ответил римлянину ненавидящим взглядом.
— Да, это он, — подтвердил Лонгин, уже вполне оправившийся от падения. Триарий со злобой пнул зелота. — Грязная скотина! Он едва не прикончил меня! Если бы не госпожа!
— Да, ты ее должник! — согласился центурион. — Бар-Абба! Скажи мне что-нибудь!
Пленник молчал, не отводя горящих глаз от издевательски улыбающейся физиономии центуриона.
— Не хочет говорить! — буркнул Лонгин.
— Прокуратор развяжет ему язык! — Центурион сплюнул и приказал воинам: — Подберите погибших! Этих собак не трогайте. Пусть иудины дети хоронят их сами. И найдите лошадь для госпожи Марции!
Лошадь? Взгляд Шевы упал на стоящего неподалеку осла. Самое время поквитаться.
— Ни к чему тратить время на поиски лошади, — остановила солдат Охотница. — Поймайте того осла. Только если он не очень капризный!
— Капризный? — Центурион ухмыльнулся. — Мои ребята сделают послушным даже самого упрямого! Чего стоите, исполняйте приказ госпожи!
Через несколько мгновений Шева уже восседала на своем осле. Раздосадованный утратой свободы, тот пытался показать норов, но пара крепких тычков быстро настроили животное на философский лад. А потом отряд направился к городу. Всю дорогу обратно Шева улыбалась, беспечно болтая с шагающим рядом центурионом. И все было бы прекрасно, если бы не ненавидящие взгляды, которыми обжигал ее спину плененный зелот. Так смотрят только смертельные враги. Но в остальном все было прекрасно…
Однако вернемся к Паулю. Нежданно для самого себя, он был принят в число двенадцати, но это вовсе не значило, что новые друзья безоговорочно доверились ему. Большинство апостолов настороженно посматривали на новообретенного брата, а Симон Зелот даже не пытался скрывать своего подозрительного отношения к нему. Но неприязнь Симона мало трогала Пауля. Куда более значило расположение самого Иисуса, а тот был неизменно благосклонен к прозелиту, не упуская ни единой возможности подчеркнуть свое расположение к нему.
В Вифании Иисус со своими спутниками пробыл недолго. Вернее, они даже не вернулись в селение, так как их по дороге остановил некий человек. Человек этот запыхался от быстрого бега, волосы его были спутаны, на левой руке запеклась кровь. Подойдя к Иисусу, он что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул и обернулся к остановившимся за его спиной спутникам. На лице пророка играла вымученная улыбка, благообразное лицо выглядело бледнее обычного.
— Дети мои, нам не следует возвращаться в дом Элеазара. Мы опоздали. — Немой вопрос читался в глазах апостолов, и Иисус ответил на него: — Бар-Абба не присоединится к нам. Его и двух наших друзей схватили римляне. Все прочие погибли. Лишь этому человеку удалось спастись. Он предал память своих братьев, но лишь для того, чтобы помочь делу. И да будет милостив к нему Господь!
Иисус посмотрел на гонца, и тот, к изумлению Пауля, кулем осел на землю. На остальных происшедшее не произвело особого впечатления, должно быть, им не раз приходилось быть свидетелями подобного «чуда». Иисус мягко улыбнулся, адресуя свою улыбку прежде всего Паулю. В ней нетрудно было увидеть предупреждение, и Пауль внял ему. Он не был уверен в том, что человек, называвший себя Иисусом, способен воскрешать, но уже не сомневался, что он обладает даром убивать взглядом или усилием воли. Страшный дар, присущий лишь избранным!