Симон порывисто бросился к матери, и Пауль поразился той нежности, что прозвучала в его словах.
— Здравствуй, мама!
Старуха ласково обняла голову припавшего к ней сына.
— Сынок! Сынок! — бормотала она сквозь навернувшиеся слезы.
Пауль скромно стоял в стороне, пока Симон, наконец, не вспомнил о нем.
— Мама, это мой товарищ. Он — один из нас. Его зовут Пауль.
Старуха подняла на гостя глаза — глубокие и мудрые, подобные Отражению застывшей Вечности.
— Пауль — странное имя. Он не из наших.
— Нет, мама, он из гоев. Но теперь он с нами. Брат принял его.
— Тогда пусть пройдет. Садись к столу, Пауль. Меня зовут Мария.
Пауль сел к столу. Он все еще не мог смириться со странным обликом той, что вдохновляла сонмы поэтов и живописцев. Юноша ощущал обиду, словно его жестоко обманули. Тем временем Симон что-то пошептал матери. Та кивнула, после чего поднялась и принесла нехитрую снедь — лепешки, виноград, козий сыр, а также вино. Путешественники жадно набросились на еду. Мария с улыбкой наблюдала за ними. При взгляде на сына глаза ее лучились теплотой, когда же старуха переводила взор на Пауля, в нем появлялась настороженность.
Наконец гости насытились, и Мария убрала опустевшие миски.
— Ну рассказывай! — обратилась она к сыну. — Как ваши дела?
Пауль поймал на себе косой взгляд Симона. Тот явно колебался, не зная, стоит ли откровенничать, но все же ответил:
— Мы потерпели неудачу. С Элеазаром все произошло благополучно. Но поднять знамя борьбы не удалось. Римляне выследили и схватили Иисуса бар-Аббу.
— И что будет дальше?
— Еще не решили. Брат послал меня к Учителю праведности. Когда он присоединится к нам, мы примем решение.
— Скорей бы уж… — задумчиво прошептала старуха. — Он хотел видеть меня?
— Не знаю. И кто знает?
— Но я могу прийти на праздник?
— Конечно. Как все. — Симон потянулся. — Извини, мама. Мы должны поспать. Завтра нас ждет неблизкий путь.
— Конечно. — Старуха поднялась. — Можете лечь в комнате или в саду. Я дам вам покрывала.
— Лучше в комнате, — сказал Симон.
— А я лягу в саду! — неожиданно для самого себя сказал Пауль.
По лицу бородача промелькнула кривая улыбка.
— Твое дело. Но только не вздумай сбежать. Мы все равно найдем тебя.
— Просто в доме душно.
— А в саду под утро свежо.
— Если замерзну, приду в дом, — твердо сказал Пауль.
— Как знаешь. — Симон поднялся и с хрустом расправил плечи. Он был пошире в плечах, чем Пауль, и явно сильнее, хотя и проигрывал в росте. — Мама, дай ему покрывало.
— Хорошо.
Одарив Пауля на прощанье взглядом исподлобья, Симон ушел в соседнюю комнатушку, а Пауль вышел на двор. Было свежо, но не холодно. Чистый воздух приятно щекотал горло. Ослепительно сияли звезды — бесчисленные и далекие. Пауль невольно залюбовался их кажущимся неподвижным хороводом и не заметил, как к нему присоединилась вышедшая из дома старуха.
— Красивая ночь, — сказала она.
Пауль невольно вздрогнул и покосился на хозяйку:
— Да.
— И дальние звезды так манят.
Пауль вновь покосился на женщину:
— Не такие уж они и дальние.
— Разве расстояния, в мириад раз превышающие то, что разделяет Иерусалим и Рим, не кажутся тебе большими? — в Пауле пробудилась подозрительность Шевы тем более что основания для подозрительности были более чём веские. Старуха явно знала то о чем не должна была знать.
— Но с чего ты взяла, что эти расстояния столь огромны?
— Сын рассказал. Тот, что дурачок. Он лучший из всех.
— Кого ты имеешь в виду?
— Одного из шести. — Старуха разостлала на траве покрывало. — Садись.
Пауль послушно уселся. Мария устроилась рядом с ним. Обращая взор в звездную высь, она прошептала:
— Люди считают, что у матери пять сыновей. Но на деле их шесть. Четыре разбойника, один умный и один дурачок. Он лучше всех остальных.
Признаться, вопрос родственных связей Иисуса весьма занимал путешественника по Отражениям. Паулю всегда казалось, что именно здесь кроется ключ к разгадке тайны того, кого потомки нарекут Христом.
— Но я слышал, что родные братья Иисуса отвернулись от него…
Едва произнеся эти слова, Пауль ощутил на плече цепкие пальцы старухи. Он посмотрел на нее и столкнулся с испытующим взглядом глубоких чистых глаз. В расплывшихся зрачках плескался отблеск луны.