Непрерывные победы Суареса начали утомлять граждан, которые стали привыкать к демократии. Частые походы на избирательные участки приелись, голосования, которые еще вчера были долгожданным праздником, превращаются в рутину. Явка на конституционном референдуме 1978 г. высока по западноевропейским стандартам — 67,7%, но это на целых 10% меньше, чем на первых демократических выборах, прошедших за полтора года до этого. После 40 лет диктатуры это всего лишь третье свободное голосование, а треть избирателей на участки не пришла.
Из пришедших 87,79% поддержали конституцию, но и голосов против оказалось больше, чем Суарес рассчитывал: почти 12%. Самой низкой, меньше половины избирателей, оказалась явка в новых автономиях — Галисии и Стране Басков. В отличие от «бункера», который, опасаясь разоблачить собственную слабость, не вел единодушной кампании против конституции, баскская ЭТА объявила предателями всех, кто проголосует за проект. Процент голосов против конституции в баскских провинциях оказался самым высоким в Испании. И все же предателями в понятиях ЭТА оказались 76,5% их жителей, пришедших на участки. Но и 23,5% проголосовавших против вместе с 51% не участвовавших — цифры, встревожившие правительство. Баски явно меньше остальных граждан принимают мирный переход к демократии в единых границах или боятся принять.
На парламентские выборы, проходящие в марте 1979 г., — четвертое общенациональное голосование за три года после смерти Франко, — приходит 66,4% избирателей. Явка могла быть и меньше, но перед выборами правительство разрешило голосовать с 18 лет вместо прежних 21. Это увеличило электорат на 3,5 млн человек, но все равно на участки явилось на 300 000 меньше избирателей, чем на первых выборах два года назад.
Экономическое положение страны в первый год демократии хуже, чем в последние годы диктатуры. Краха, рецессии, бегства капиталов, как в Португалии, нет, но возможности догоняющего роста исчерпаны еще в начале 1970-х, а мировой нефтяной кризис усугубил замедление. Граждане за годы экономического чуда привыкли, что каждый год жизнь становится лучше, а тут все закончилось.
Рост безработицы и быстрый демонтаж полицейского государства привели к тому, что в Барселоне и других больших городах резко подскочила уличная преступность. Это дает повод правой прессе, политикам и растущему числу скептически настроенных обывателей ностальгировать по временам Франко. Левая оппозиция горячо обсуждает версию, что полиция специально не борется с преступностью, чтобы дискредитировать демократию. Зимой 1979–1980 гг. из-за экономии энергии приходится уменьшить отопление в домах и учреждениях.
Как всегда бывает при переходе к демократии, свобода кажется панацеей от всех бед, и за ее приходом неизбежно следует разочарование. Одни считают, что проблемы не решены, потому что свободы слишком мало, другие — потому что ее слишком много. Если бы в те времена были хештеги, слово #desincanto (#разочарование) вышло бы в топ.
Одно из обещаний реформаторов, «демократизация успокоит басков», не выполнено, это очевидно всем. В 1976 г. от рук террористов погибли 26 человек, в 1977 г. — 28, в 1978-м, в год принятия демократической конституции, — 85. Среди жертв самые разные люди, от рабочих на строительстве атомной электростанции до знаменитого журналиста Хосе Марии Портелы, автора книг об ЭТА.
Террористы из ЭТА убивают своих же басков — бизнесменов, которые отказываются платить революционный налог, чиновников, выборных и назначенных, и, разумеется, военных, гражданских гвардейцев и полицейских — от рядовых до генералов. В ответ силовики то и дело срываются: от страха и из жажды мстить за товарищей они бывают жестоки не меньше, чем при диктатуре. Министр внутренних дел Мартин Вилья оправдывает подчиненных: «Мы совершаем ошибки, они — убийства». Беспомощность властей перед насилием толкает многих прежде политически нейтральных военных и полицейских в лагерь противников демократии.
Несколько предыдущих десятилетий политизированная рабочая и университетская молодежь занималась борьбой против диктатуры за демократию, но, когда цель достигнута, многим становится неинтересно. Вместо политического активизма в моду входит нарочитое, показное безразличие к политике. У молодежи престижно причислять себя к pasotas — социальным «пофигистам», приверженцам субкультуры на границе поздних хиппи и вышедших на новый виток панков. Из политического активизма, кроме самого радикального, исчез героизм и бодрящий риск.