Ни Испанию, ни Португалию не принимали в Европейское экономическое сообщество, но зато Португалии удалось примкнуть к объединению государств, которые и сами вступить в общий рынок не стремились. Вместе с Великобританией, Швейцарией, Австрией и Скандинавскими странами Португалия в 1960 г. стала соучредителем Европейской ассоциации свободной торговли (ЕАСТ), куда вошли те страны, которым кооперация в рамках ЕЭС казалась слишком тесной, политизированной и опасно зависящей от лидеров континента — Франции и Западной Германии. Старые связи с Британией помогли Португалии войти в клуб, в который более одиозную Испанию даже не звали.
Политическая жизнь в Португалии поначалу была свободнее, чем в Испании, ведь Салазар получил власть мирным путем и не уничтожал своих оппонентов физически на гражданской войне и после нее, как Франко. В частности, по этой причине Салазар в 1950–1960-е столкнулся с более реальными угрозами своей власти со стороны оппозиции, усилил репрессии и все чаще опирался на политическую полицию (PIDE). Вместе с колониальными войнами, в которые Португалия ввязалась в конце 1950-х, это привело к парадоксальному результату: Франко и Салазар как бы поменялись местами. Испания не достигла большей свободы, чем Португалия, но она стала свободнее себя прежней, а Португалия — нет, и к Испании Франко на Западе начали относиться, пожалуй, чуть лучше, чем к Португалии Салазара, который ожесточился и еще больше замкнулся в себе.
В Испании период экономического роста сопровождался оттепелью и смягчением противоречий времен гражданской войны, а в Португалии — засильем спецслужб, обвинениями в колониальных жестокостях и потерей международной репутации. Португалия, подобно СССР, даже создала радиостанцию, которая на иностранных языках критиковала западную демократию. Ультраконсерваторы и крайне правые во Франции и Англии, расстроенные потерей империй и очередным закатом Европы, стали ее благодарной аудиторией.
Опасения изоляционистов в окружении Франко, что Запад, получив доступ к испанской экономике, на этом не остановится и будет пытаться влиять на испанскую политику, подтвердились. Международное европейское движение, продвигавшее идеи европейской интеграции, пригласило на свою очередную ассамблею, проходившую летом 1962 г. под эгидой ЕЭС в Мюнхене, 118 испанских оппозиционеров, представлявших все политические силы за исключением коммунистов. Среди гостей были именитые эмигранты-республиканцы, диссиденты из самой Испании, монархисты из окружения дона Хуана и даже известные перебежчики из рядов режима, вроде видного фалангиста, бывшего главы отдела пропаганды времен гражданской войны Дионисио Ридруэхо, которого раньше называли испанским Геббельсом.
Кроме коммунистов, среди приглашенных не было и действующих представителей режима, даже его реформаторского крыла. Для Франко это стало очередным доказательством двойных стандартов Запада. По его мнению, раз испанское правительство тоже стремится к сближению с Европой, европейцы должны были пригласить всех, кто разделяет эту цель. Европа, со своей стороны, давала понять, что сближаться намерена только с «другой Испанией» в лице демократической оппозиции.
Делегация испанских оппозиционеров поступила непатриотично: она призвала ЕЭС не принимать Испанию в общий рынок, пока ее политический режим не станет похожим на режимы других стран — членов организации, и лидеры ЕЭС согласились. Испанское правительство осудило «мюнхенское сборище» как очередное свидетельство иностранного антииспанского заговора. Некоторые делегаты из Испании, в том числе Ридруэхо, не смогли вернуться домой и остались в эмиграции. Других по возвращении ждала ссылка на Канарские острова или преследования Политико-социальной бригады — испанской политической полиции.
И все же реальная изоляция Испании закончилась вместе с автаркией и крайним экономическим национализмом. Европейские президенты и премьеры по-прежнему не ездили в Мадрид и не приглашали Франко в свои столицы, но по мере того, как ужасы гражданской войны уходили в прошлое, встречи испанских и европейских министров стали обычным делом. Испанию наказывали за политическую неуступчивость диктатора и одновременно поощряли за открытость экономики и верность западной системе безопасности.