В одиннадцать вечера 24 апреля и вскоре после полуночи две радиостанции (одна развлекательная, другая церковная) передали условленные песни — сигналы к выступлению. В четыре утра мятежники занимают главные здания и перекрестки столицы. В восстании участвуют полтора десятка частей — боевых и из военных школ и училищ. В двадцать минут пятого несколько солдат и офицеров прерывают ночной эфир музыкальной радиостанции «Радиоклуб Португеш» и передают первое обращение «Движения вооруженных сил», а за ним еще несколько по радио и телевидению. Они объявляют цели восстания и просят граждан оставаться дома. Но граждане не слушают: они симпатизируют восстанию и не хотят сидеть по домам. Люди выходят на улицы и убеждаются, что военные пришли свергнуть режим Каэтану-Салазара.
Заждавшиеся смены надоевшей за полвека власти лиссабонцы толпами выходят поддержать военных, раздают солдатам сигареты, молоко, еду и красные гвоздики, которые стали символом апрельской революции. Цветы вставляют в дула автоматов и танков, под погоны и кокарды военных. Кроме гвоздик, девушки раздают солдатам поцелуи. Мятеж военных в считаные часы перерастает в уличную гражданскую революцию. «Революция гвоздик» — первая «цветочная революция», в будущем их переименуют в цветные. В Москве ей были рады не меньше, чем на Западе.
Одна за другой верные правительству части движутся в центр, чтобы разделаться с мятежниками, но солдаты отказываются стрелять и даже переходят на сторону восставших. Открыть огонь по революционерам отказываются и матросы фрегата, который был направлен в устье реки Тежу.
Несколько министров правительства, укрывшихся в здании минобороны, выбираются, пробив дыру в стене кабинета министра. Они перебираются туда, где нашел убежище сам Каэтану, — в казармы национальной гвардии на старинной площади Карму. Дыра в кабинете министра теперь тоже один из символов революции.
Вслед за министрами к казармам приводит своих солдат обаятельный революционный капитан Салгейру Майя. Его простое честное лицо с гагаринской улыбкой затмит в национальной памяти остальные лица революции. Площадь уже забита революционно настроенными гражданами и любопытствующими, штурм невозможен без гражданских жертв. В три часа дня Майя объявляет в мегафон ультиматум: если казармы не сдадутся, он начнет штурм — и подкрепляет сказанное автоматным огнем по окнам. Еще через час он ставит перед воротами легкий танк и начинает обратный отсчет. Появляются двое парламентеров от генерала Спинолы. Майя пропускает их внутрь, начинаются телефонные переговоры между Каэтану, Спинолой и штабом революционных капитанов.
В пять часов истекает срок ультиматума, гвардейцы складывают оружие, Майя поднимается к Каэтану и требует сдать власть. «Я понимаю, что больше не руковожу страной», — отвечает Каэтану, но просит о возможности передать власть «какому-нибудь генералу, а не в руки толпы». Генерал у восставших наготове. Командование «Движения вооруженных сил» поручает Спиноле принять власть у Каэтану. Для Спинолы все складывается наилучшим образом: он не нарушил присягу и не участвовал в перевороте до момента, пока Каэтану сам не отказался от власти.
Каэтану понимает, что в перевороте участвует меньшая часть армии. Можно попытаться вызвать верные ему части из других округов. Но он видит, что солдаты, не замешанные в перевороте, отказываются сражаться против его участников. Требование мятежных капитанов — найти политическое решение для завершения африканских войн — поддерживает вся армия. Восставшее меньшинство выражает мнение большинства.
Еще Каэтану видит праздничную толпу жителей столицы на площади Карму. Они кричат «Свобода!» и «Победа!», обнимаются с солдатами, дарят им цветы. Люди выглядят такими счастливыми, какими он ни разу не видел их за годы своего правления. Чтобы подавить мятеж, придется их разгонять, а то и убивать. Но он, Каэтану, не убийца, а политик-реформатор, который хотел дать гражданам разумную свободу. Он не заслужил того, что происходит. Он не тиран, экономика страны в относительном порядке. Никто из этих людей не впал за время его правления в крайнюю нищету, напротив, почти все они стали богаче и даже свободнее. Посмотрите, как они хорошо одеты и причесаны; они сыты и покупают солдатам цветы и угощение. Разве они посмели бы раньше так выйти на площадь? Это несправедливая революция, которой он не заслужил. Случайная революция, которой могло не быть. Надо было обращать больше внимания на оппозиционных военных, о которых ему докладывали. Может быть, следовало действовать на опережение, усилить охрану столицы. Он слишком доверился военным министрам, упустил сговор мятежников со Спинолой.