— Майнерер, — пробормотал Мок, когда услышал характерный фальцет своего подчиненного. — Прошу придти в Университетскую Библиотеку на Сандштрассе. У секретарши директора Хартнера, госпожи Хаманн, вас ждет картонная папка с именем адресата. Отнесите ее в отель «Königshof» на Клаасенштрассе. Независимо от того, какие поручения вы получили от Мюльхауза, приказ на слежку за Эрвином все еще в силе. Через час мой племянник должен закончить занятия. Есть там где-то рядом с вами Райнерт? Нет? Так прошу его найти.
Получив быстрое подтверждение послушания со стороны Майнерера, Мок ждал, когда Райнерт отзовется.
— Попросите ко мне доктора Сметану, — из-за запертых дверей звучал сильный баритон Хартнера. — Пусть принесет с собой реестр должников.
— Райнерт, хорошо, что вы есть. — Мок смотрел на докладную, написанную своим наклонным почерком. — Не отставайте ни на шаг от князя Алексея фон Орлоффа. Вы не знаете, кто это? У меня нет времени вам объяснять. Информацию о нем вы найдете на каждом столбе объявлений и в каждой газете, и, конечно, в «Последних новостях Бреслау» в день, когда мы нашли замурованного Гельфрерта. Ваш сменит Кляйнфельд.
— Пусть Спехт из отдела каталогизации, — зазвучал голос Хартнера, — принесет каталожные ящики с надписями «Вроцлав», «Криминалистика», «Силезия». Хорошо, повторю: «Вроцлав», «Криминалистика», «Силезия». Пригласите мне к телефонному разговору директора Городской библиотеки Теодора Штайна. Да, доктор Теодор Штайн. Днем, вечером… все равно.
Мок набрал еще один номер и быстро убедил молодого человека, чтобы тот прервал важное собрание советника Домагаллы.
— Сердечно приветствую тебя, Герберт, — сказал он, услышав слегка раздраженный голос своего партнера по бриджу. — У меня сейчас важное дело. Да, да, я знаю, что тебя беспокою, но дело очень срочное. Мне нужно просмотреть записи всех сектантов, которыми занимались твои люди. Кроме того, мне нужно знать все о секте Sepulchrum Mundi и ее przywódcy провидце Алексее фон Орлоффе. Хорошо, запиши… Не знаешь, как пишется sepulchrum? Что у тебя с латынью? Я так и думал…
— Из главной читальни, — голос директора изменяло волнение. — Велите мне немедленно принести следующие книги: «Antiquitates Silesiacae» Бартесиуса и «Криминальный мир в старом Вроцлаве» Хагена.
Мок снова соединился и больше не давал поручений, а выслушивал повышенный голос Мюльхауза. В какой-то момент он отодвинул трубку от уха, а другой свободной рукой постучал папиросой о столешницу секретера. Когда голос успокоился на мгновение, Мок положил папиросу в рот и начал странный диалог, в котором его лаконичные высказывания прерывались время от времени гневными и замысловато выстроенными фразами шефа.
— Да, я знаю, что я вел себя как грубиян, начиная с собрания… Это новый след… Все объясню завтра… Да, знаю, последний шанс… Злоупотребил терпением господина директора… Знаю… Буду завтра… В восемь утра… Да, конечно… Спасибо и извините…
Мок повесил трубку и в очередной раз тепло подумал о Райнерте и Кляйнфельде. Они ничего не сказали Мюльхаузу и отправились вслед за фон Орлоффом.
Хартнер закончил давать приказы и вошел в кабинет, неся пальто и шляпу Мока. Через некоторое время оба двинулись в сторону двери. Хартнер пропустил Мока вперед и улыбнулся лучезарно госпоже Хаманн. Он мог воплотить свою мечту о рулете.
Вроцлав утонул в мягком пухе снега. На Сандштрассе было безветренно и тихо. Иногда заурчал какой-то автомобиль, изредка звякали сани. Даже скрежет последних трамваев, скользящих в сторону Ноймаркета и Центрального почтамта, приглушен был мягким фильтром метели. Окна монастыря норбертанов (премонстрантов) блестели приятным теплом. Мок наблюдал это все через окно старого монастыря Августинцев на Песчаном острове, где находилась Университетская Библиотека, и далеко ему было до настроения радостного праздничного ожидания, которым казался охваченным весь город. Не интересовал его Песчаный мост и Гимназия святого Матфея, ни Минералогический Музей. Интересовали его освещенные елками окна бедных особняков, расположенных по периметру Риттерплац, где усталый отец, ожидая ужина, откладывает в сторону трубку, дымящуюся дешевым табаком, и подбрасывает сидящих у него на коленях детей, которые радостно вскрикивают, а их дикие возгласы не раздражают ни отца, ни подпоясанную фартуком мать, которая ставит на горячую конфорку горшок с мужниным супом; каждый день одно и то же — крупник с копченостями, довольная и сытая отрыжка, поцелуй после ужина, рот, полный дыма, шлепание детей и загоняние их в ванну в парящей лохани, их зарозовевшие от сна губы, мужские руки под тяжелой периной. Каждый день одно и то же — вера, надежда и любовь.