— Тьфу ты! — свирепея, крикнул Струков. — Замолчишь ты?
Но плач становился все сильнее, и вдруг Стру-кову стало жутко. Нахлобучив шапку, он выскочил из дома Анемподиста Парфентьева, слыша за собой нарастающий вой.
Говоришь, телеграмма? — спросил Безрукой у Милюнэ.
Она кивнула и добавила!
— Они ее и читали и потом говорили.
— Вот бы ее взять… — сказал Хваан.
— Ни в коем случае! — торопливо и строго сказал Безруков. — Если бы ты была грамотная!
— А почему ее не научить? — сказал Хваан. — Девка она смышленая, да и учитель у нас есть. C дипломом.
— Кто? — с интересом спросил Безруков.
— Михаил Куркутский, — ответил Хваан.
— А верно! — обрадованно улыбнулся Безруков. — А я-то совсем запамятовал! Ну как, Маша, будешь грамоте учиться?
— А разве я смогу? — с сомнением спросила Милюнэ.
— А почему не сможешь? — удивился Безруков.
— Так ведь я старая…
Безруков расхохотался:
— Ну, насмешила! Старая!
— Говорят, этой премудрости надо с детства учиться, — объяснила Милюнэ.
— С детства, оно, конечно, лучше, — всерьез сказал Безруков. — Но и в твоем возрасте еще далеко не поздно. Вот только надо спросить, возьмется ли Куркутский.
— И еще мужа, — напомнил Хваан.
Он был прав. Когда Булатову сказали, что решено с помощью Куркутского учить Милюнэ грамоте, он категорически заявил:
— Я сам буду учить ее!
— Так ведь Куркутский — учитель, — заверил его Безруков. — У него диплом даже есть.
Милюнэ смотрела на мужа и понимала, почему он не хочет, чтобы кто-то другой учил ее. И тогда она сказала:
— Пусть сам Булат учит… Я буду стараться.
— Ну, смотри, Булат, — Безруков погрозил пальцем. — Задание серьезное, ответственное.
— Ну уж ладно, чего там, — буркнул Булатов, уводя жену домой.
На радиостанции он раздобыл чистый журнал, достал два карандаша и в один из вечеров приступил к обучению.
— Мы начнем с буквы "а", — важно и торжественно сказал он Милюнэ, принарядившейся по этому случаю в белое свадебное платье. — Вот гляди, как она пишется.
— Таких "а", — оживленно заметила Милюнэ, — у Теневиля много.
— Разве у него русская грамота? — с удивлением спросил Булатов, слышавший от жены об изобретателе письменности.
— Они у него в яранге валяются, — сказала Милюнэ.
— Эти буквы?
— Они самые! На стене висят. Деревянные.
— Зачем же они висят? — растерянно спросил Булатов.
— Он на них шкурки сушит, — объяснила Милюнэ. — Песцовые, заячьи, лисьи.
Булатов и Милюнэ сидели друг против друга, разделенные столом.
— Давай я лучше рядом с тобой сяду. Милюнэ перебралась и уселась, прижавшись к
Булатову боком.
Она жарко и шумно дышала ему в ухо, смущая его, горяча кровь. Голову кружил сладкий туман.
— Маша, — Булатов отодвинулся от нее, — давай перейдем к другой букве. Вот она — «бэ». Видишь?
— На Сооне-сана похожа, — прошептала Милюнэ. — Животик спереди и большая шляпа. Только почему он спиной стоит?
— Так это не Сооне-сан, а буква "бэ"!
— "Пэ".
— Не «пэ», а "бэ"!
Потом, лежа на кровати, они разговаривали.
— Трудно мне будет научить тебя грамоте, — со вздохом произнес он.
— Я буду очень стараться, — обещала Милюнэ.
— Возьмем власть, сразу откроем школу, — уверенно сказал Булатов.
— Скорее бы, — со сдержанным нетерпением произнесла Милюнэ. — Я так хочу, чтобы было как в Петрограде, как в МосквеTM Я тоже хочу увидеть знаешь кого?
— Кого? — приподнялся на локте Булатов.
— Ленина, — тихо ответила Милюнэ. — Когда Безруков рассказывал, я так и видела будто бы era Слышала его слова… Поедем в Петроград?
— Поедем, — ответил Булатов. — Вот только закончим тут дела, поставим твердую пролетарскую власть.
— Я и хочу ехать, и боюсь, — шептала Милюнэ, прижимаясь к мужу. — Это так далеко, до луны ближе."
— Нет, до луны дальше…
— Почему дальше? Ведь луну мы видим и даже различаем на ней охотника, который тащит нерпу, а Петроград и Ленина мы не видим.
— А вот теперь меня слушай, Маша… Все, что ты говоришь про Луну, это сказки, — сказал Булатов. — На самом же деле Луна — спутник Земли, даже, говорят, осколок нашего мира. Как ты думаешь, какая наша Земля?
— Хорошая, — подумав, ответила Милюнэ.
— Это само собой, — перебил Булатов. — Какой формы наша Земля — круглая, нли плоская, или еще какая? А?
— На этом берегу лимана плоская, а на другом — холмистая, а подальше — горы видны в хорошую погоду.