Булатов почесал голову. Милюнэ частенько озадачивала его неожиданными суждениями. Способная она, уже бойко складывала слоги и читала по складам.
— Есть такой лозунг, — сказал Булатов, поглаживая плечо Милюнэ, — его выдвинул вождь рабочего класса Карл Маркс: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"
Милюнэ широко раскрытыми глазами посмотрела на Булатова:
— Так и сказал — пролетарии всех стран, соединяйтесь?
Булатов кивнул.
— Как хорошо сказал! — с изумлением прошептала Милюнэ. — Так это же он про нас с тобой!
— Да не в этом смысле говорил Карл Маркс, — усмехнулся Булатов. — Смысл этого призыва в том, чтобы пролетарии всех стран, всего мира объединились для борьбы против богатых, против тех, кто сосет кровь рабочего класса. Поняла?
По вечерам в домик к Булатовым приходили Безруков и Хваан.
В этот вечер они оба были озабочены и молчаливы. Поев и принявшись за чаепитие, Безруков как бы походя спросил:
— Ну как, Машенька, твои успехи в грамоте?
— Уже слоги складывает, — с гордостью за жену ответил Булатов. — Вот тут тетрадка. Страсть как любит писать! Просто удивляюсь!
— Это правда? — с интересом спросил Безруков, быстро переглянувшись с Хвааном.
— Правда, — бесхитростно ответила Милюнэ. — Как будто вышиваю по оленьей шкуре что-то красивое…
— После победы революции, может, и писателем станешь, — заметил Хваан.
— А это что? — нахмурившись, спросила Милюнэ.
— Человек, который пишет книги, — пояснил Хваан.
— Так сколько надо знать, чтобы книгу написать! — ответила Милюнэ.
— Выучишься! — уверенно ответил Хваан.
— Учитель у меня хороший, — с гордо-" стыо произнесла Милюнэ. — Хорошо меня учит. Рядом. Когда он рядом, я хорошо понимаю все…
— Машенька! — укоризненно заметил Булатов.
Ему и впрямь было неловко перед товарищами, но он не сердился на Милюнэ. Слушая ее болтовню, поглядывая на нее, он снова чувствовал комок в горле и подступающие к глазам слезы.
— Ты, Булат, наоборот, должен гордиться, что твоя жена так политически выросла, — наставительно сказал Безруков. — Это же важно. У нас не так много людей, которые могут принести настоящую, реальную помощь общему делу. А события решительные приближаются.
— Так она не все в правильном смысле понимает, — смущенно признался Булатов, виновато глядя на Милюнэ.
— Все как. надо понимает! — решительно заявил Безруков.
Пока Милюнэ мыла посуду, мужчины вполголоса разговаривали.
— Пришли какие-то особо секретные телеграммы на имя Громова, — говорил Хваан. — По глазам Учватова видел, что это так. Когда принимал, запер комнату и один сидел. Даже охрану выставил за дверь. Сам лично понес в канцелярию, никому не доверил. Обычно ленится по холоду ходить, посылает кого-нибудь из охраны. А тут сам поперся.
— Пьяный Струков проговорился, будто предупреждение пришло из Петропавловска о существовании заговора в Ново-Мариинске. Даже сообщили имена возможных участников заговора. Но это только предположение.
— Громов распорядился усилить охрану канцелярии, да и к своему дому приставил милиционера на ночь. Ходит, топчется, бедняга, всю ночь, мерзнет.
— Да и Струков зашнырял кругом. Чуть ли не все дома обошел. Должно быть, ищет заговорщиков.
— Любым способом нам надо разузнать содержание этих телеграмм, — сказал Безруков.
— Не влезешь ведь в сейф, — заметил Хваан. — Думать надо, — вздохнул Безруков.
По свежему снегу Тымнэро пошел к Алюмке.
Поравнявшись с островом, он вынул из тюленьего мешочка мелко накрошенное мясо и кинул в сторону темных берегов, мысленно проговорив: "Будь милостив, дух, ко мне. Ничего мне от тебя не надо, только доброты и понимания. Иду я на кромку льда караулить нерпу… Что для твоих богатств одна-единственная нерпа? Будь милостив ко мне…"
Молитва несколько ободрила Тымнэро. Да еще мысль о том, что за его плечами новый винчестер, заработанный в трудном путешествии с торговым человеком тангитаном Писсекером. Винчестер хороший, Тымнэро пристрелял его за Второй бухтой, установил прицел и убедился, что оружие надежное и точное. Только была бы нерпа.
Дальше лед был тонок, и Тымнэро нацепил лыжи-снегоступы.
День сыроватый, обычный, когда свет убывает и приближается время темных ночей и полярных сияний. Анадырский лиман уже крепко замерз во вею ширину, и от угольных копей пролегла привычная колея нартовой дороги, по которой возили уголь.
Тымнэро скользнул снегоступами по льду, прислушался, не трещит ли где-нибудь, попробовал наконечником посоха лед.