Мусаев прислал книжку нам с просьбой срочно подготовить научную рецензию. После чтения брошюры нам стало ясно, что в ней просто собраны все армянские доводы в пользу своей версии истории. Эльдар Намазов, в 1981–1985 г г. бывший стажером-исследователем Института этнографии АН СССР и уже знакомый с армянской системой аргументации, вызвался оперативно написать «ответ армянам». Что и было сделано им за одну ночь. Когда машинистки Постпредства Азербайджана оперативно отпечатали написанный за ночь Эльдаром ответ, куда я добавил полстранички обвинений в отходе от принципов интернационализма, выяснилось, что текст составил 18 машинописных страниц. Заработали ксероксы Постпредства, более тысячи сброшюрованных «ответов» на микроавтобусе были отвезены в распоряжение партийной делегации Азербайджана. Везиров прочитал «ответ» и ему он очень понравился сдержанностью и тем, что в нем было не меньше ссылок, чем в ереванской брошюре. Мусаев заплатил горничным, и на следующий день все делегаты партконференции обнаружили под своими подушками «азербайджанский ответ». На вопрос Везирова, как ему удалось так оперативно сработать, Мусаев ответил, что с «неформалами надо уметь работать». Везиров заинтересовался и попросил Мусаева «как-нибудь представить ему этих неформалов».
На XIX конференции делегация КП Армении попыталась протолкнуть какое-то решение по НКАО, но из этого ничего не вышло, так как более важные проблемы затмили карабахский вопрос. Эту неудачу армянские радикалы Сурену Арутюняну не простили. Самолет, на борту которого летел новоиспеченный первый секретарь ЦК КП Армении, не сумел приземлиться в аэропорту Звартноц, т. к. взлетно-посадочная полоса аэродрома была заблокирована. Самолет делегации приземлился на другом аэродроме, а части Внутренних Войск МВД СССР получили приказ очистить аэродром. Произошли столкновения, были раненые и среди солдат, и среди демонстрантов. Московская «центральная» пресса напечатала фотографии солдат с перевязанной головой и статьи против армянских экстремистов. Ось противостояния плавно сместился из «Москва-Баку» на "Москва-Ереван".
Ожидалось, что 16-го июля Президиум ВС СССР обсудит решения областного совета НКАО и ВС двух союзных республик. На БКУ мнение было единодушное: если ось противостояния не будет переключена опять на Баку, то у Центра причин для поддержки позиции Армении, избравшей путь конфронтации, не будет. И тут к нам из горкома партии поступила информация, что "группа Неймата Панахова готовит в Баку забастовку и митинг". Информацию эту сообщил Араз Ализаде. Он сказал, что в горкоме опасаются повторения попытки повести толпу на компактно заселенную армянами часть города — «Арменикенд», и устроить погром по сумгаитскому сценарию. Фуада Мусаева особенно встревожило то, что «кто-то» организует для Неймата Панахова доступ на оборонные заводы Баку. Услышав это, встревожился и я, т. к. на учебных сборах ВДВ нам объясняли, что на военные объекты может попасть или диверсант высшей квалификации, или же человек, имеющий официальный допуск на объект особой секретности. Кем же был этот молодой рабочий со средним образованием? Неужели ему создают условия для организации погромов? Кто мог помочь ему в таком деле? Ответ напрашивался естественный: спецслужбы, действующие по высочайшему указанию. У нас и так были серьезнейшие подозрения, что сумгаитский погром произошел не без участия КГБ, а тут еще военные заводы, куда в рабочее время ходит Неймат Панахов и выступает в цехах… Араз Ализаде также сообщил, что штатных агитаторов из идеологических отделов рабочие не слушают и высмеивают.
Я посоветовался с активистами БКУ, поделился своими опасениями насчет возможности еще одной крупной провокации, предложил коллегам обратиться в горком партии и попросить предоставить нам, ученым АН, возможность выступить перед рабочими. Это предложение БКУ было передано в горком партии через Араза Ализаде. Без большой надежды на успех, но Мусаев все-таки дал свое согласие, более того, выделил в распоряжение нашей группы микроавтобус РАФ и одну комнату с телефоном, столами и стульями по адресу ул. Видади 125. Нам также сообщили, на каких заводах успел уже поработать Неймат Панахов и его сподвижники, и сообщили, что через райкомы партии нас допустят туда как ученых лекторов.
Но прежде всего следовало переговорить с Нейматом Панаховым. Мне было известно, что с ним поддерживает тесные связи Иса Гамбаров. Я обратился к нему с просьбой устроить мне встречу с Нейматом и рассказал о цели встречи. Иса сразу же насторожился и сказал, что "не советует мне влезать в это дело". Когда я ответил, что мне нужны не советы, а помощь для встречи с Нейматом, то Иса уклонился от роли посредника и объяснил, что "Неймат прячется от КГБ и в общежитии не ночует". Отговорка звучала весьма неубедительно, потому что не ночевать в общежитии завода им. лейтенанта Шмидта Панахов мог, но на сам завод, на работу, приходить он был обязан, если хотел продолжать быть рабочим. Когда я сообщил Аразу, что Иса Гамбаров отказался устроить мне встречу с Нейматом Панаховым, то он ответил, что эту встречу устроить проще простого. Он связался с горкомом партии, из горкома дали указание в Наримановский райком партии, на территории которого находился завод Шмидта, и вот на узкой улочке Видади останавливается крытый «УАЗ», из которого выходят два молодых человека, оглядывают улицу, затем вылезает Неймат и тоже подозрительно оглядывается вокруг. Я отхожу от своей красно-оранжевой "ноль-пятой "Жигули"" и подхожу к нему.
— Я — Зардушт Ализаде, сотрудник Института востоковедения АН, работаю вместе со знакомым вам Исой Гамбаровым. У меня к вам недолгий разговор.
Разговор на самом деле получился недолгий. Когда мы зашли в комнату и сели друг против друга, я начал с того, что сравнил его с героическим Павлом Власовым из повести «Мать» Горького, но попросил учесть особенности момента и не создавать ситуацию, благоприятную для различного рода провокаций. Выслушав меня, Неймат зло спросил: "Тебя подослал горком партии?" — "Какое имеет значение, кто подослал, я тебе говорю, что забастовка, митинг и возможный погром нанесут огромный урон Азербайджану. Я прошу тебя не организовывать митинг и забастовку".
- Нет, я сделаю это.
- А я не допущу этого.
- Делай, что сможешь (по азербайджански это звучит так "Разложи по пяти тарелкам то, что сможешь сделать").
- Я сделаю, а ты посмотришь…
Мы расстались врагами. Мое убеждение — он или хитрый и коварный провокатор, или же невежественный дурак, ставший инструментом в чужих руках. Эту нашу встречу потом он будет много раз описывать. Мои «Жигули» превратятся в его рассказах в черную «Волгу», атрибут номенклатурной роскоши, а я сам — в агента партийных органов, конкретно — Фуада Мусаева.
Со следующего дня мы стали ездить по предприятиям Баку и выступать перед рабочими с агитацией против митинга и забастовки. Заводы «Озон» и «Электрон», «Бакинский электромашиностроительный завод» (БЭМЗ), завод нефтяного машиностроения имени Сардарова, сталелитейный завод…. Рабочие принимали нас очень хорошо, потому что каждый раз мы начинали свое выступление с того, что называли себя рабочими науки, называли размер своих зарплат, говорили, что работаем не в партийных органах, а в Академии. Рабочих интересовали вопросы истории, прежде всего Карабах, общая политическая ситуация, наше мнение о ближайшем будущем.
Через два дня после начала нашей работы меня нашел Иса Гамбаров. Он был встревожен, стал уговаривать меня прекратить агитацию против митинга и забастовки. Я отказался. Тогда он зловеще предупредил меня, что "мое имя будет вписано в анналы истории черными буквами». Я ответил, что меня этот вопрос не занимает. Для меня важно, чтобы в Баку не было погромов, и чтобы по Азербайджану Центром не был нанесен удар.