Зал освещали несколько прямоугольных ламп. Их яркости позавидовал бы прожектор. А вокруг сбились в кучу те, кому полагалось быть на улице — те самые незадачливые спортсмены, юнцы, выбритые до синевы, с обнажёнными торсами и плечами, на которых красовались однотипные цветные повязки. Они образовали толпу. Я повертел головой, стараясь опознать голоса, отыскать знакомые лица в этой надсадно дышащей, застывшей человеческой массе; напрасно, я никого не узнал. Но, в конечно счёте, это было совсем не важно.
Потому что у стены стояла Афрани.
***
— Эрих! — воскликнула она, увидев меня. — Господи, Эрих!
Её толкнули. Она вскрикнула.
— …! — сказал я.
Полли счастливо засмеялся:
— Ещё.
— …! — сказал я. — И… в… себе засунь.
Я уже говорил, что не могу слышать плач. У меня всё в глазах размывается, и руки начинают дрожать, а это самое гиблое дело для пулемётчика.
Справа у скамьи стоял Фриш. Рядом с ним, мусоля в пальцах чёрный канцелярский планшет, переминался Алек. Локоть директора то и дело утыкался ему в бок, заставляя подпрыгивать. С другой стороны я увидел привратника — человека, открывшего нам ворота. Сперва я даже решил, что это кто-то другой — до того он изменился.
— Ругается, — удовлетворённо заметил Полли.
Он обнял меня за плечи и больно сжал. Левая рука, горячая как печка, нырнула под рубашку, вкрадчиво погладила грудь. Я знал такой тип. Тестотерона у них хоть отбавляй, аж через край брызжет, потому и выламываются в незабудку. Другому бы эти игры дорого обошлись.
— Отлезь, Полли, — сказал привратник.
Уверенный, чёткий голос. Я вспомнил, что написано в его карточке.
— Вы Зоммерс. Но вы не Зоммерс.
— Нет, — согласился он, глядя на меня со спокойным, внимательным интересом. — Моё настоящее имя — Дитрих Трассе.
На его куртке, напоминающей френч, были нашиты два кармана с клапанами. Я сам люблю такие карманы. Волосы его были острижены коротко, а от правого уха остался один обрубок. Осколочное ранение. Футболисты взирали на него, как на бога — со страхом и обожанием.
— Конечно, — сказал я. — Брат?
— Двоюродный.
«Ультерих». Вероятно, они были очень близки. От снимка казнённого Трассе веяло щенячьей отвагой, задором и одиночеством. Я опустил глаза. Он же продолжал изучать меня, как тогда, в комнате и позже, когда я охаял его картошку.
— Мой брат хотел видеть эту страну счастливой. Счастливой и процветающей. И свободной. Вам же знакомо такое чувство?
— Да.
— Я знаю, — сказал он без улыбки. — Вы Эрих Коллер. «Славный парень».
— Нет.
— Разденьтесь.
Это был приказ — не просьба. Я повёл плечами, показывая, что запястья у меня скованы, но гадёныш Полли рванул рубашку так, что посыпались пуговицы. Коротко ржанул и взялся за молнию.
— Достаточно, — прервал Трассе.
В самом деле, достаточно. Он хотел, чтобы все увидели татуировки, которые я давно намеревался свести. Просто руки не доходили.
От дыхания многих глоток в комнате стоял пар. Когда я наступал всей подошвой, бетонный пол едва заметно похрустывал, и мне казалось, что я танцую на битом стекле. Трассе доставал мне до плеча, но сейчас мне померещилось, что я разговариваю с великаном. Сила обожания будто приподнимала его над толпой, а я не мог противиться этому наваждению.
— Страна разлагается. Разве ты не чувствуешь вонь?
— Нет.
— А ты принюхайся.
— Надо помыться, — сказал я. — Мамин рецепт всегда выручает.
Тр-рах! — Полли хлестнул меня по щеке.
— Помни, с кем разговариваешь!
Когда они бьют, то смотрят выше глаз, прирастая на силу удара. Иные даже встают на цыпочки. Вода на подоконнике собралась в мутную лужицу и закапала на пол, а с улицы сочился туман — синеватый и белесый от холода. Лампы шпарили прямо в темя, и всё равно казалось, что стоишь в темноте.
***
Фриш засуетился, чихнул — и обернулся.
Задвигался и Алек, давая дорогу тем, кто пробивался сзади, волоча за собой живое и упирающееся. Что там такое? Нас и так чересчур много. Конвоиры подались вперёд и вытянули шеи, разделяя моё любопытство.
Ряды раздвинулись.
— Гуго! — в голосе Фриша прозвучало вежливое удивление.
Парня вытолкнули вперёд.
Он ошеломлённо озирался. На запавших щеках выступил яркий румянец, а губы, наоборот, посерели. Теперь он не выглядел ни покорным, ни заторможенным. Он выглядел как бомба, которая вот-вот взорвётся.
— Поймали на телефонной станции в Грау, — объяснил Хуперт.
Лицо Дитриха осталось бесстрастным.
— Что он там делал?
— Видимо, звонил кому-то. По записке. Этот говнюк её съел. Я хотел отобрать, а он цапанул меня за палец.
Гуго бешено замотал головой. От него разлетались брызги пота, как от взмыленной лошади. Кожа плотней обтянула щёки, а карие глаза с мольбой уставились на меня.
— Ошибка номером! Я сказал, а они говорят: ошибся номером! Понимаете?
— Жаль, — сказал я.
А что тут ещё сказать?
Потрескивающее внимание возросло до предела. Зрачки Дитриха сфокусировались в алмазные свёрла и пробуравили мой лоб.
— Что за номер?
— Девушка. Хотел предупредить, когда приеду. Телефон в гостинице не работал, вот я и попросил выручить. Личный вопрос.
— Личный вопрос?
— Точно.
Занемевшее тело свело от судорог. В ангаре было холодно, как в морозильнике, и только футболисты в трансе могли этого не замечать. Чья-то ладонь погладила меня по спине. Я напряг предплечья и провод ещё сильнее вонзился в кожу, буквально прорезая её. Гуго издавал резкие, хриплые звуки. Он весь трясся и был на грани истерики.
— Я ошибся. Ошибся!
— Да, — сказал Дитрих очень просто.
Он говорил с Гуго, но обращался ко мне. Светлые, без ресниц, глаза смотрели рассеянно, как будто бы в точку, где мы могли найти уединение и обсудить то, для чего не хватало слов.
— Не надо, — произнёс я.
Или не произнёс?
По его сжатым губам скользнула улыбка. Кривоплечий уродец, собравший чаяния тех, кому не светило подняться на вершину горы и похитить солнце. А, может, он думал про молот Тора?
«Помни», сказал Полли. Я помнил, как страшно бывает утром, когда небо ещё черно и медленно синеет на горизонте, истыканном точками бледных звёзд. В этот час даже вещи не имеют названий. Стена, у которой производились расстрелы, выглядела как ростомер. На ней даже имелись отметки. И звёздочки — пятиконечная и шестиугольная, как шутка и как иллюстрация правила, что истинный шутце не должен быть ниже метра восьмидесяти.
Я не дорос всего-то на один сантиметр.
***
Его прикрутили к самому высокому турнику. Навалили топливные брикеты и развели костёр. К концу этой омерзительной процедуры Афрани лежала в глубоком обмороке. Ничего удивительного. Даже я, в общем-то привыкший ко всякому зверству, в какой-то момент пошатнулся от дурноты и смрада, насквозь пропитавшего влажный, туманно-кисельный воздух. И не только я: многие в рядах хвалились харчишками.
— Свиньи!
Трассе задумчиво посмотрел на меня и щёлкнул пальцами.
Мы опять переместились в ангар.
— С ума сойти! — сказал Фриш. — До чего же неприятно всё-таки получилось. Коллер, почему вы меня не послушали? Такой был послушный мальчик.
Наверное, в тот самый миг я и сорвался.
Провод лопнул. Багровая кровь прыснула и разлетелась: калейдоскоп сложился — мозаика. Лоснящийся глаз завращался и выпучился на ножке. Поганый гриб. Споры — пф-ф! — вот они, поганое, мерзость, гнусь! Какая-то шавка уцепилась в загривок, я стряхнул её кулаком. Хватит!
Розовое, багрово-красное, чвакающее, влажно плюющееся осколками… Где там Фриш? Уберите это! Они вставали, как драконьи зубы, а я бил в то место, где шевелилось больше всего, где пульсировало это безобразное месиво. Горох. Дрянь. Всё ничего не стоит и жизнь ничего не стоит дырка спросите меня спросите морица если не верите. Это не кувалда, а гвоздодёр. И между прочим сильно. Темно и сильно. Сильно, да…