На колени ерш упал, и, признавшись в преступленьи, он молился о прощеньи.
— «Ну, уж Бог тебя простит!» — кит державный говорит: — «но за то твое прощенье ты исполни повеленье».
— «Рад стараться, чудо-кит!» — на коленях ерш пищит.
— «Ты по всем морям гуляешь, так уж, верно, перстень знаешь царь-девицы?»
— «Как не знать! можем разом отыскать».
— «Так ступай же поскорее, да сыщи его живее!»
Вот, отдав царю поклон, ерш пошел, согнувшись, вон. С царской дворней побранился, за плотвой поволочился, и салакушкам шести нос разбил он на пути. Совершив такое дело, в омут кинулся он смело и в подводной глубине вырыл ящичек на дне — пуд по крайней мере, во сто.
Тихо море-океан. На песке сидит Иван, ждет кита из синя моря и мурлыкает от горя; повалившись на песок, дремлет верный Горбунок; время к вечеру клонилось; вот уж солнышко спустилось, тихим пламенем горя, развернулася заря.
Тут море закипело, появился чудо-кит и Ивану говорит:
— «За твое благодеянье я исполнил обещанье».
С этим словом сундучок брякнул плотно на песок, только берег закачался. Ну теперь я расквитался. Если-ж вновь принужусь я, позови опять меня; твоего благодеянья не забыть мне… До свиданья!»
Тут кит-чудо замолчал, и, всплеснув, на дно упал.
Так Ивану удалось исполнить поручение Царь-Девицы. К великой радости царя, сундучок с перстнем был доставлен во дворец «и теперь» — говорил царь своей невесте — «нет препятства, никакого завтра утром, светик мой, обвенчаться мне с тобой».
Но Царь-Девица не согласилась выйти замуж «за дурного, за седого, за беззубого такого!» «Стань как прежде молодец, — говорила она царю. — Я тотчас-же под венец».
— Вспомни, матушка царица, ведь нельзя переродиться; чудо Бог один творит».
Царь-девица говорит:
— «Коль себя не пожалеешь, ты опять помолодеешь. Слушай, завтра на заре, на широком на дворе, должен челядь ты заставить три котла больших поставить, и костры под них сложить. Первый надобно налить до краев — водой студеной, а второй — водой вареной, и последний молоком, вскипятя его ключом. Вот, коль хочешь ты жениться и красавцем учиниться, — ты, без платья, налегке, искупайся в молоке; тут побудь в воде вареной, а потом еще в студеной. И скажу тебе, отец, будешь знатный молодец!»
Царь не вымолвил ни слова, крикнул тотчас стремянного.
— «Что опять на океан?» — говорит царю Иван. — «Нет, уж дудки ваша милость! Уж и то во мне все сбилось; не поеду ни за что!»
— «Нет, Иванушка, не то, завтра я хочу заставить на дворе котлы поставить и костры под них сложить. Первый, думаю, налить до краев — водой студеной, а второй — водой вареной, и последний — молоком, вскипятя его ключом. Ты же должен постараться, пробы ради, искупаться в этих трех больших котлах, в молоке и двух водах».
— «Вишь, откуда подъезжает!» — речь Иван тут начинает: — «Шпарят только поросят, да индюшек, да цыплят».
Царь, затрясши бородою:
— «Что? Рядиться мне с тобою?» — закричал он. — «Но смотри! Если ты в рассвет зари не исполнишь повеленье, — я отдам тебя в мученье, — прикажу тебя пытать, по кусочкам разрывать. Вон отсюда, болесть злая!»
Тут Иванушка, рыдая, поплелся́ на сеновал, где конек его лежал.
Пал Иван к коньку на шею, обнимал и целовал.
Он рассказал коньку свое новое горе. — «Вот уж служба, так уж служба тут нужна моя вся дружба» — отвечал ему конек и взялся выручить Ивана из беды и на этот раз.
На другой день, утром рано, разбудил конек Ивана.
Наш Ванюша почесался, потянулся и поднялся; помолился на собор и пошел к царю во двор. Там котлы уже кипели; подле их рядком сидели кучера и повара и служители двора; дров усердно прибавляли, об Иване толковали втихомолку меж собой, и смеялися порой.
Вот и двери растворились; царь с царевной появились, и готовились с крыльца посмотреть на удальца.
— «Ну, Ванюша, раздевайся, и в котлах, брат покупайся!» — царь Ивану закричал. Тут Иван одежду снял, ничего не отвечая.
А царевна молодая, чтоб не видеть наготу, завернулася в фату.
Вот Иван к котлам поднялся, глянул в них — и зачесался.
— «Что же ты, Ванюша, стал!» — царь опять ему вскричал: — «Исполняй-ка, брат, что должно!»
Говорит Иван:
— «Не можно-ль, ваша милость приказать Горбунка ко мне послать? Я в последни-б с ним простился».
Царь, подумав, согласился и изволил приказать Горбунка к нему послать. Тут слуга конька приводит и к сторонке сам отходит.
Вот конек хвостом махнул, мордой в те котлы макнул, на Ивана дважды прыснул, громким посвистом присвистнул. На конька Иван взглянул и в котел тотчас нырнул, тут в другой, там в третий тоже, и такой он стал пригожий — что ни в сказке не сказать, ни пером не написать!
Вот он в платье нарядился, царь-девице поклонился, осмотрелся, подбодрясь, с важным видом будто князь.
«Эко диво!» — все вскричали: — «Мы и слыхом не слыхали, чтобы так похорошеть!»
Царь велел себя раздеть; два раза перекрестился, бух в котел и — там сварился!
Царь-девица тут встает, знак к молчанью подает. Покрывало подымает и к прислужникам вещает:
— «Царь велел вам долго жить! Я хочу царицей быть. Люба-ль я вам? Отвечайте! Если люба, то признайте володетелем всего — и супруга моего!»
Тут царица замолчала, на Ивана показала…
— «Люба, люба!» все кричат. «За тебя хоть в самый ад! твоего ради талана, признаем царем Ивана!»
Царь царицу тут берет, в церковь Божию ведет и с невестой молодою он обходит вкруг налою.
Пушки с крепости палят; в трубы кованы трубят; все подвалы отворяют, бочки с фряжским выставляют; и, напившися народ, что есть мочушки, дерет: «Здравствуй царь наш со царицей! С распрекрасной Царь-девицей!»
Во дворце же пир горой: вина льются там рекой; за дубовыми столами пьют бояре со князьями. Сердцу любо! Я, там был, мед, вино и пиво пил; по усам хоть и бежало в рот ни капли не попало.
КОНЕЦЪ
