Кливер сказал «когда» и ещё гораздо больше этого, потому что он был золотой собеседник, и в том, как он держал себя среди всего этого поклонения, не было и тени самомнения. Молодые люди спросили его о том, когда зародилась его книга и не было ли ему трудно писать её и как он пришёл к своим убеждениям; и он отвечал им с такой же совершённой простотой, с какой его спрашивали. Его большие глаза блестели, он перебирал длинными тонкими пальцами свою большую седую бороду и дёргал её в моменты воодушевления.
Он не мог хорошенько понять молодёжь, которая с таким почтением ловила каждое его слово. Белая полоса – след киверного ремня – на скулах и подбородке; молодые, смелые глаза, окружённые лёгкими морщинами в углах век от необходимости пристально всматриваться вдаль при ярком солнечном сиянии, спокойное, равномерное дыхание и отрывистая неровная речь, вопросы, полные любознательности, приводили его в замешательство. Он мог создавать в своём воображении мужчин и женщин и посылать их в отдалённейшие концы земного шара, чтобы содействовать их благополучию и удовольствию; он знал все о сельской жизни и мог объяснять её особенности городским жителям, он знал также сердца многих городских и сельских жителей, но вот уже сорок лет, как он совершенно не встречался с такого рода существами, какими являлись эти субалтерны линейных войск. И он по-своему объяснил это своим молодым слушателям.
– Но как же вы могли узнать нас? – спросил Инфант. – Вы ведь сами видите, вы – нечто совершенно особенное.
Инфант выразил свою мысль скорее тоном, чем словами, но Кливер понял комплимент.
– Мы только «субы», – сказал Невин, – и мне кажется, мы не совсем похожи на тот сорт людей, с которыми вы привыкли встречаться в жизни.
– Это правда, – сказал Кливер, – я жил преимущественно среди людей, которые пишут, рисуют, лепят и тому подобное. У нас свой собственный язык и свои собственные интересы, а внешний мир не особенно волнует нас.
– Это, должно быть, страшно интересно, – заметил Буало. – У нас тоже свой мирок, но он, разумеется, не так интересен, как ваш. Вы знаете всех людей, которые что-нибудь дали обществу, мы же только скитаемся с места на место и ничего не делаем.
– Служба в армии очень потворствует лени, если только вы имеете к ней склонность. Если не надо никуда идти, то незачем и идти, и вы можете отдыхать.
– Или пытаешься достать где-нибудь билет и быть наготове для следующего представления, – со смехом вставил Инфант.
– Что касается меня, – мягко сказал Кливер, – то вся эта идея войны представляется мне такой чуждой и неестественной, такой вульгарной по существу, если можно так выразиться, что мне трудно даже оценить ваши чувства. Но, разумеется, я понимаю, что всякое изменение обычных условий службы в городских гарнизонах должно быть для вас истинным благодеянием судьбы.
Как и многие домоседы-англичане, Кливер был убеждён, что процитированная им газетная фраза покрывала собою все обязанности армии, труды которой давали ему возможность спокойно наслаждаться своей разносторонней жизнью. Замечание было не из удачных, потому что Буало как раз только что вернулся с индийской границы, Инфант почти восемнадцать месяцев провёл на военном положении, а маленький красноволосый Невин не далее как два месяца тому назад ночевал под звёздами с опасностью для жизни. Но ни один из них и не старался оправдаться, пока я не вступился и не объяснил, что все они уже побывали в деле и не привыкли к лени. Кливер не сразу понял меня.
– Побывали в деле? – спросил он. И затем тоном ребёнка сказал: – Расскажите мне. Расскажите мне все, что вы знаете об этом.
– Что именно вас интересует? – спросил Инфант, восхищённый тем, что великий человек обратился прямо к нему.
– Великое Небо! Как я могу вам это объяснить, если вы сами не видите! Прежде всего, сколько вам лет?
– В июле исполнится двадцать три, – поспешно ответил Инфант.
Кливер взглядом предложил тот же вопрос другим.
– Мне двадцать четыре, – сказал Невин.
– А мне двадцать два, – сказал Буало.
– И вы все были на войне?
– Да, мы все попробовали её, а вот Инфант – так уж настоящий ветеран военной службы.
– Он два года работал в Верхней Бирме, – сказал Невин.