– Господи, – покраснел святой отец, замерев, потом побледнел, вероятно внутренне не решив еще, оскорбиться ли ему или же смутиться, – да вы что…
– Эта часть не обсуждается, – отрезал Курт, хотя мысленно стонал над каждой монеткой, которую отсчитал; вопреки сложившемуся в народе суждению, представители Конгрегации в золоте не купались, а уж жалованье начинающего следователя, которое полагалось выпускнику номер тысяча двадцать один, и вовсе было смехотворным. Однако же отправить несчастного священника в дорогу ни с чем не позволяли ни совесть, ни, по правде говоря, предписания на подобный случай.
Священник потупился, принимая деньги, снова порозовел и невнятно пробубнил:
– Спасибо.
– Бросьте. То, что я прошу вас сделать, нужно мне, а стало быть, и благодарить меня не за что.
– Знаете, – еще тише пробормотал тот, – наверное, я вам должен кое в чем… вроде как исповедаться.
– Простите? – оборонил Курт растерянно.
– Когда я по настоянию своих прихожан записывал их… рассказы, – снова начав запинаться, пояснил отец Андреас, не поднимая глаз, – многие из них оставляли мне некоторые… средства… причем так, что не было возможности отказаться; иногда они их действительно оставляли… Вероятно, по их мнению, я должен был вручить их вам… Полагаю, вы не будете обвинять меня в том, что мне в голову не пришло этого сделать?.. Эти деньги я потратил на некоторые нужды моей церквушки; не знаю, насколько это вяжется с достоинством моего сана… Так что выходит, я на вас уже заработал…
Курт не ответил: он сидел недвижимо, все еще машинально потирая костяшками лоб и ощущая, как головная боль медленно уходит.
Вот в чем дело, осознал он внезапно так явственно, что удивился и разгневался сам на себя за свою глупость; как можно было не понять сразу… Вот что привлекло его внимание в одном из тех двух доносов, по причине коих он оказался здесь: отсутствие ошибок во втором письме. Он столь привык к нормальности, обыденности верного владения речью – и устной, и письменной, – что собственно неверности, неточности стали восприниматься как нечто неправильное; однако же здесь-то, сейчас, все должно быть наоборот! Это – крестьяне; они умеют писать и читать ровно в такой степени, дабы в случае нужды суметь составить долговую расписку или хоть прочесть ее, да и того не всегда бывает – как только что снова упомянул отец Андреас, ведь являлись же к нему с просьбой записать их бредни те, кто и этого не может! А те несколько строчек были составлены слегка просторечно, но грамотно, без единой ошибки…
– О Господи!.. – простонал Курт, ударив себя кулаком по лбу. – Болван!.. Бездарщина!..
– Что? – испуганно переспросил отец Андреас, отступив назад; Курт встряхнул головой, рывком поднявшись, и шагнул к священнику.
– Я сказал, что скорость – не главное, – произнес он, оставив возглас святого отца без ответа, – но теперь хочу просить, чтобы вы торопились. И когда прибудете на место, передайте кое-что на словах. Скажите, что я прошу не мешкать. Ситуация… острая.
– Боитесь – будет самосуд? – неуверенно уточнил тот; Курт взглянул на собеседника пристально, помедлил и, наконец, кивнул:
– Если и вы это поняли, то… Да, мне не нравится, как внезапно и быстро появилось то, что вы назвали просто сплетней. Мне еще кое-что не нравится, но это разговор долгий и не имеющий сейчас смысла… Напоследок – вопрос, – перебил он сам себя. – Скажите, где обучались грамоте те из жителей Таннендорфа, что умеют писать?
– Здесь, – несколько растерянно ответил отец Андреас. – Прежний священник давал уроки, и любой желающий мог… Я ведь тоже не против, только никому это сейчас не нужно.
– Все? Каждый?
– Да, все; ну, исключая тех, кто был обучен родственниками и родителями.
– По именам вы их знаете?
В лице святого отца на миг промелькнула снова та неприязнь, что отобразилась на нем в недавнем разговоре в саду; сделав над собою заметное усилие, тот ответил спокойно, покачав головой:
– Нет, не знаю. Поверьте, это правда.
– Вижу, – коротко отозвался Курт; сейчас не было никакого желания и времени снова заводить со святым отцом воспитательную беседу. – Прошу вас, припомните, никто не уходил из Таннендорфа? Учиться? Работать? Жить к родичам? Хоть куда-нибудь?
– Нет, никто. Кому тут это нужно – учиться? А работать – им и здесь неплохо.
– А родственников ни у кого за пределами деревни нет?