Это был в высшей степени искусный трюк, хладнокровно исполненный. Утром Кортес изобразил ярость при известии о бегстве пленников. Троих оставшихся мешиков заковали в цепи и перевезли, для пущей безопасности, на борт одного из кораблей Кортеса, стоявших теперь на якорях в русле реки. На борту он сразу же освободил их. В то же время он объявил касикам, что теперь они и все их люди должны подчиняться его приказам и объединить с ним силы против Моктесумы. Бедняги зашли уже настолько далеко, что обратный путь для них оказался закрыт, и в присутствии королевского нотариуса они дали клятву верности и стали законными вассалами испанской короны.
Теперь весь район, включавший около двадцати городов, до последнего человека стоял за Кортеса. Чтобы укрепить свое положение, он немедленно начинает работы по строительству поселения, для которого выбирает ровную площадку на берегу реки в полутора милях от Киауицтлана. Он сам работал на переноске земли и камней и рытье фундаментов; и, следуя его примеру, его капитаны тоже работали вместе с солдатами. Вера-Крус строился по плану: в нем есть церковь, площадь, арсеналы, башни с часами, барбаканы[27] — в общем, это типичный испанский город-крепость, и с помощью индейцев строительство основной его части завершилось очень быстро.
Когда испанцы еще строили Вера-Крус, прибыло посольство из Мехико с дарами — золотом и тканями. Это было важное посольство, в него входили два племянника Моктесумы, и для Кортеса оно послужило первым признаком того, что его политика раскола между мешиками и индейцами покоренных ими племен начинает давать желаемый эффект. На обвинение в подстрекательстве к мятежу Кортес высокомерно ответил, что тотонаки теперь являются подданными императора Карла и нельзя ожидать, чтобы они служили двум хозяевам. Он добавил при этом, что сам он и его капитаны теперь направляются с визитом к Моктесуме, чтобы предоставить себя в его распоряжение. В качестве доказательства добрых намерений он представил троих оставшихся сборщиков налогов, сытых и хорошо одетых. После того как Альварадо продемонстрировал испанское искусство верховой езды, посланники отправились обратно в Мехико с освобожденными пленниками и дарами — цветными бусами.
Хотя Кортес и заявил, что направляется с визитом к Моктесуме, на самом деле он был еще далеко не готов к такой опасной экспедиции. Он нуждался в союзниках. Он нуждался также в поддержке своего короля. В добавление ко всему существовала еще и неотложная проблема недовольства в его собственных рядах: семеро солдат уже пытались бежать на украденной лодке.
Узнав, что люди Кулуа атакуют город Сингапасинга, расположенный в двадцати пяти милях, Кортес тут же выступил туда со всем своим войском при поддержке двух тысяч тотонаков. Но семпоальцы солгали. Между Семпоалой и Сингапасингой существовала давняя вражда, и они просто хотели использовать испанцев как ударную силу и всласть пограбить. Кортес был в ярости. Он заставил их вернуть все награбленное и, вызвав таким образом благодарность жителей Сингапасинги, прочел им проповедь об истинной вере и принял у них присягу на верность испанской короне.
На обратном пути один из его солдат был пойман на мародерстве. Кортес велел повесить его в качестве урока для остальных. Он знал, что, если его солдаты будут грабить, он потеряет поддержку индейцев, и это будет означать окончательный крах. Но практически он не мог себе позволить потерять даже одного испанского солдата, поэтому, вероятно, испытал облегчение, когда Альварадо по собственной инициативе перерезал веревку и не дал солдату задохнуться.
Гнев Кортеса, похоже, всерьез обеспокоил семпоальцев, и по возвращении в город ему подарили восемь девушек в золотых ошейниках и с золотыми сережками в ушах. Все они были дочерьми вождей и предлагались, по индейскому обычаю, для вынашивания детей капитанов Кортеса и тем самым скрепления союза с ним. Кортесу пришло время разрубить последний узел, связывающий их с Мехико. Он заявил, что, если испанцы примут девушек, они станут кровными братьями индейцам, а это невозможно сделать, пока девушки не станут христианками, а индейцы не прекратят человеческие жертвоприношения и не откажутся от содомского греха. На тот момент в жертву регулярно приносилось до пяти человек в день. Индейцы предлагали сердца жертв идолам и съедали их руки и ноги. Так же обычны в городах были мальчики-проститутки, одетые девочками.
Индейцы в ответ стали вести себя в высшей степени угрожающе, они готовы были защищать своих идолов и свои верования. Однако стоило Кортесу пригрозить уйти и предоставить их гневу Моктесумы, официальное противодействие внезапно куда-то исчезло, и большинство людей апатично стояли и смотрели, как около полусотни испанских солдат швыряли идолов вниз со ступеней храмов. Однако некоторые воины при виде такого осквернения святынь могли бы напасть на испанцев, если бы Кортес не позаботился заранее схватить касика и полдюжины жрецов и угрожать им смертью, если выпущена будет хотя бы одна стрела. Наконец по указанию касика главные жрецы храмов унесли обломки идолов прочь и сожгли их. Описание этих жрецов просто ужасно: «Одни носили черные одеяния, как у каноников, а другие — капюшоны поменьше, как у доминиканцев. Они носили очень длинные волосы, до пояса, а некоторые даже до щиколоток, и волосы эти были настолько спутаны и вымочены кровью, что их невозможно было бы разделить. Их уши были разрезаны во многих местах в качестве жертвы, и пахли они серой. Но они также пахли и кое-чем похуже — разлагающейся плотью». Эти жрецы не женились, но практиковали содомию.
На следующий день, когда место было полностью очищено и стены побелены, там был воздвигнут алтарь, следить за которым приставлены были четверо жрецов, с вымытыми и подстриженными волосами, в чистых белых одеяниях. Им показали, как изготавливать свечи из местного воска, и приказали держать их все время горящими перед образом Девы Марии и Святым Крестом. Это было, конечно, религиозное представление, и тем не менее оно произвело сильное впечатление, особенно когда отслужили мессу и крестили индейских девушек. Моктесума, находившийся в двух сотнях миль и получавший доклады о происходящем от своих шпионов, возможно, через вторые и третьи руки, должно быть, не понимал, что происходит. Эти теуле со своими пушками, лошадьми и кораблями, вооруженные для битвы и требующие золота, униженно опускаются на колени в пыль перед куском дерева и картинкой с изображением женщины и ребенка <…> это не могло иметь смысла для человека, боги которого пожирали человеческие сердца тысячами.