Златка помотала головой.
— Прости, но я такого количества лет себе даже представить не могу.
— Да и ладно, — успокоил ее Бобров. — Просто это было очень давно. Хотя, при таком течении жизни, все это случилось словно бы вчера. Так вот, родители при рождении назвали девочку Псапфа, что на ихнем эолийском наречии означало «ясная» или «светлая». И, что самое интересное, не ошиблись. Более ясной и светлой поэтессы этот мир не знал. Ею восхищались все: Солон, Платон, Алкей, Геродот. Ее приравнивали по поэтическому дару к Гомеру, а это вообще для греков недосягаемая вершина. Вобщем женщина была достойна любви и подражания. Мы бы посетили ее могилу, но я, к великому сожалению, не знаю где она была похоронена. Знаю только, что где-то здесь, на Лесбосе.
— Ну так, если, как ты говоришь, она была такой известной, давай спросим у любого, — предложил Серега и огляделся. — Вон, вроде местный идет. Эй, любезный, ты не пояснишь нам, людям нездешним, где находится могила поэтессы Сапфо?
Пожилой грек в длинном подпоясанном хитоне, будучи намного ниже Сереги, поднял к нему седую бороду.
— Сапфо? — переспросил он, и в голосе прозвучало сомнение. — Откуда вы, чужеземцы?
— Херсонес Таврический, — поспешил вмешаться Бобров, опасаясь, как бы Серега не ляпнул, что они из Севастополя. — Может, слышали?
Старик пожевал губами и признался:
— Нет, не слышал. Но, если вы хотите увидеть могилу нашей Сапфо, идите по этой улице до конца и за последними домами повернете направо и через полстадии сами увидите. Там невозможно ошибиться.
— Благодарю тебя, — Бобров поклонился.
Серега поклонился молча.
Могилу действительно они увидели издалека, и, старик оказался прав, не признать ее было невозможно. Белый полированный мрамор немного посерел за столетия, но общее впечатление оставалось прежним. И надпись? АпФ£. Постояли немного. Потом Серега вдруг сказал:
— Подождите меня здесь, — и скорым шагом удалился.
Вернулся он минут через пятнадцать с амфорой и стопкой чаш. Отбив обухом ножа горлышко амфоры, он разлил густое красное вино по чашам.
— Шеф, а ты знаешь что-нибудь из ее стихов?
Бобров посмотрел на него внимательно и утвердительно кивнул.
— Шеф, но откуда?
— Оттуда, — сказал Бобров грубо и опрокинул в себя чашу.
Когда они шли обратно, Златка все норовила заглянуть в лицо Боброву, прижимаясь к его левому боку. Но тот постоянно отворачивался.
«Трезубец» вышел в море поутру. Свежий ветер дул с запада. Остальные суда предпочли отстаиваться в порту и «Трезубец» был единственным, кто отдал швартовы. Вовану советовали не соваться, но он поступил вопреки советам. Косясь на его относительно высокие мачты, бывалые моряки только качали головами. А Вован поставил корабль вполветра и понесся на юг. «Трезубец накренился на левый борт, почти касаясь воды ширстречным поясом. Паруса уже не гудели, а выли, натянувшись до барабанного состояния. Такелаж отзывался всяк по своему в зависимости от диаметра и степени натяжения. Качка случилась комбинированная с преобладанием бортовой, и половина воинской команды практически сразу стала небоеспособной.
— Это мы еще между островами идем, — зловеще сказал Вован. — Вот погодите, выйдем на простор…
— А может… — осторожно начал Бобров, который сам от качки не страдал, но очень переживал за девчонок.
— Отстояться предлагаешь? — насмешливо поинтересовался Вован. — Чего ж тогда не возражал, когда мы с Лесбоса уходили?
— Ну, я такого не предполагал, — развел руками Бобров.
— А надо было, — назидательно заметил Вован и сказал рулевому. — Возьми-ка на полрумба ближе к весту.
И «Трезубец», зарываясь правой скулой, полез на очередную волну.
Между тем, проплыл по левому борту славный своим вином остров Хиос.
— Может, зайдем? — кивнул в ту сторону Серега.
— Куда тебе, — ответил Вован, скривившись. — Ты и так еле на ногах держишься.
Серега мужественно выпрямился, но цвет лица, бледногос прозеленью, скрыть было трудно.
Златку, хоть она и держалась вполне достойно, Бобров чуть ли не силой отправил в каюту. Она, конечно, хотела быть рядом и восторженно наблюдать борьбу со стихией, но Бобров, глядя, как гребни волн заливают бак, настоял, чтобы она ушла. Ему теперь везде мерещилась опасность, и рисковать Златкой он не хотел ни в малейшей степени. А чтобы ей было не скучно в каюте отправил туда и Дригису, тоже держащуюся прекрасно, что было странно для совершенно сухопутной девушки.