Худощавая старуха с черным злым лицом неприветливо взяла у него ордер, выдала ключ. Комната была на втором этаже, в ней стояли железная койка со свежей постелью, ободранный шкаф, небольшой письменный стол со следами ожогов на ножках — кто-то из прежних жильцов, наверное, гасил о них папиросы; была даже настольная лампа, стены с трещинами, побелка пожелтела, пахло дустом — значит, делали дезинфекцию. Петр Сергеевич прошелся по комнате, подошел к окну, отодвинул сиротливо свисающие шторы в синих цветочках; за деревьями стальным отливом блестела гладь пруда, на другой стороне улицы синела вывеска «Гастроном».
«Ну вот и хорошо, — подумал он. — Город как город. От Москвы недалеко. Да и сам себе свободен…» Вот это, пожалуй, было главным, неожиданно с острой ясностью он ощутил смысл этого слова — «свободен» и, не удержавшись, счастливо рассмеялся, смеялся легко, беззаботно, такого давным-давно не было с ним… Он на месте, он прибыл, и он свободен. Важно было бросить якорь, всерьез оглядеться, а потом он сможет начать свое плавание, если не для себя, то во имя сына… Какими же путаными дорогами шел он ко всему этому, и все же сейчас, по прошествии времени, мог бы назвать себя везучим человеком: прошел через такую войну — остался жив, хотя лез в самое пекло, потом авария и смерть жены, ударило так сильно, что вполне мог бы сойти с ума; да, суд был строгий, но его и надо было судить: дело ведь не только в статье Уголовного кодекса, он ведь сам относился беспощадно к тем, кто подводил других, кто не щадил людей. Он потом не раз думал: если бы ему самому пришлось судить себя, он бы, может быть, выбрал меру наказания куда более жестокую, чем это сделал суд.
Так началась еще одна его жизнь, и началась она во многом благодаря Ханову.
— Это где-то здесь, Петр Сергеевич, — сказал шофер.
Валдайский вздрогнул, огляделся, машина медленно двигалась по асфальтированной аллее, по обе стороны ее за канавами с пожухлой травой поднимались заборы, окружавшие дачи. Сразу было видно: живут здесь люди крепкого достатка, все чистенько, аккуратно, над заборами кое-где вздымались тесно прижатые друг к другу ветвями темные ели, местами весело блестели золотом березки, за деревьями просматривались крыши домов.
— Вот, — сказал шофер.
Забор был добротный, новый, окрашенный в зеленое, а ворота узорчатые, кованые, отливали черным лаком, рядом такая же калитка, через канаву сооружен мостик из бетонной плиты. Петр Сергеевич вышел из машины. Приблизился к калитке. Отсюда был хорошо виден дом, двухэтажный, сложенный из розового кирпича, чувствовалось — строили его старательно, справа виднелась стеклянная веранда, вверх острым шатром уходила крыша из оцинкованного железа. За забором поднимался дымок, пахло горелыми листьями, наверное, жгли мусор, что накопился в саду. «Может, и собаку держит», — усмехнулся Петр Сергеевич, неторопливо подошел к калитке. Если жгли мусор — значит, в доме кто-то был. Так и не решив, что скажет, чем объяснит свой приезд, если ему откроют, он нажал кнопку звонка, и в глубине дома мелодично звякнуло; тут же на дорожке появилась женщина в распахнутой телогрейке, повязанная синей яркой косынкой, шла неторопливо, и Петр Сергеевич успел ее разглядеть: лет тридцати пяти, чуть полновата, с сочными губами, ямочками на щеках.
Она подошла к калитке, на мгновенье замерла, потом торопливо дернула задвижку, и калитка распахнулась без скрипа.
— Ах ты господи! — выдохнула женщина. — Это же надо, Петр Сергеевич!
Но Валдайский не узнавал ее, не помнил, кто она, но все-таки постарался улыбнуться, кивнул:
— Добрый день, добрый день… Я вот только запамятовал, как вас…
— Маша, — охотно отозвалась она. И тут же с упреком: — Как же вы… Петр Сергеевич? Да вы же меня еще по заводу должны знать. Правда, я тогда девчонкой… Но все же. Да и потом у Бориса Ивановича дома…
Но Валдайский все равно не мог вспомнить, хотя на какое-то время ему показалось, что он много раз видел это лицо, простодушное, доброжелательное… У Ханова дочерей не было, двое сыновей, старший — Леонид, а младший… младший жил на Урале.
— Кажется, вы жена Леонида…
— Ну, конечно же! — рассмеялась она. — У меня нынче отгул. А Леонид приедет, но вечером. Вы к нему?
— Нет, я здесь случайно… проездом… Вот решил… — Петр Сергеевич больше ничего не мог придумать, промямлил все это невнятно, увидел — она насторожилась, но ненадолго, тут же весело затараторила:
— Так, может, зайдете, кофейку выпьете?
— Зайду, — согласился он, — но мне и водички хватит.