Государства не вправе разрушать это всемирное, Богу подчиняющееся сообщество и, руководствуясь стремлением к свободе, рвать установленные связи, превращая мир в асоциальный, антигражданский хаос, в котором перемешаны все основополагающие принципы. Только высшая необходимость, необходимость, которая не выбирается, а направляется, которая не допускает обсуждений и не требует доказательств, только одна эта необходимость может оправдать обращение к анархии.
При этом она не является исключением из правил, потому что сама представляет собой часть того нравственного и физического порядка вещей, которому человек должен подчиняться по доброй воле или насильно. Но как только эта необходимость станет объектом выбора, закон окажется нарушенным, природа выйдет из подчинения, разразится беззаконный бунт, и люди из мира разума, порядка, спокойствия и добродетели будут изгнаны в антагонистический мир безумия, порока, разлада и бессмысленного горя.
Бог, который сотворил нас для совершенствования в добродетелях, своей волей создал и необходимое условие для этого – государство и пожелал связать его с высшим источником и архетипом всякого совершенства. Верующие в верховную волю Того, Кто сам является законом законов и царем царствующих, не могут не понимать, что корпоративная клятва в верности и почитании государственных установлений вместе с тем есть и признание Его высшей воли.
Мы рассматриваем церковь как нечто, присущее, главное для государства, а не как нечто, добавленное к нему для удобства, что можно легко отделить от него, отбросить или сохранить в зависимости от сиюминутных идей или настроений. Мы считаем ее фундаментом всего государственного устройства, с каждой частью которого она состоит в нерасторжимом союзе. Церковь и государство в наших представлениях неделимы, и редко одно упоминается без другого.
Наше образование построено так, что подтверждает и закрепляет этот принцип – оно практически полностью находится в руках церковников, и это действительно для всех ступеней обучения – от раннего детства до возмужания. Даже когда наша молодежь покидает школы и университеты и вступает в тот важный период жизни, когда требуется связать воедино опыт и полученные знания, и едет посмотреть другие страны, то отправляющиеся в такое путешествие с юными дворянами домашние учителя и гувернеры – на две трети тоже служители церкви. При этом они выступают не только как духовники и наставники или просто как сопровождающие, а как старшие друзья и компаньоны. С ними, как с родственниками, связи поддерживаются всю жизнь.
Эти связи привязывают наших дворян, многие из которых принимают участие в управлении страной, к церкви. Мы так цепко держимся за старые церковные порядки и институты, что с четырнадцатого-пятнадцатого столетий в них произошло очень мало изменений. Мы полностью поддерживаем эти старинные институты, ибо они благоприятно влияют на нравственность и дисциплину и, не меняя своей основы, способны воспринять любые усовершенствования. Мы считаем, что они могли не только воспринять и усовершенствовать, но и сохранить все достижения науки и литературы в том порядке, в каком они были созданы Провидением; кроме того, готическое и монастырское образования (так как в основе своей это не что иное) позволили нам внести больший вклад, чем любая другая европейская нация, в развитие наук, искусства и литературы. И все это благодаря тому, что мы не пренебрегали наследственными знаниями, которые оставили нам наши предки.
Наша привязанность к церкви настолько велика, что мы не можем допустить, чтобы она оказалась в зависимости от государственной казны, частных взносов или чтобы на нее оказывалось давление со стороны политиков или военных. Английский народ считает, что есть конституционные и одновременно религиозные мотивы, чтобы отказаться от всякого проекта, превращающего независимое духовенство в церковных служащих, состоящих на содержании у государства. Влияние церковника, который находится в зависимости от королевской власти, заставило бы его опасаться за собственную свободу; вот почему народ хочет, чтобы его церковь была так же независима, как король и дворянство. Эта нерасторжимость религиозных и политических соображений, представления о долге, состоящем в утешении слабых и просвещении темных, определяет единодушное признание нацией церковного достояния как только ей одной принадлежащего, которым государство не может распоряжаться или пользоваться, но обязано блюсти и охранять. Доходы церкви, по мнению народа, должны быть ее постоянным достоянием, так же как земля, на которой она стоит, и это будет предохранять ее от тех неожиданных колебаний, каким подвержены общественные фонды и ценные бумаги.