Выбрать главу

Нет двух одинаковых листьев, говорит феноменолог в обоснование принципа различия. О чем этот аргумент? На наш взгляд, - о том, что в споре Гераклита, сказавшего: "Нельзя дважды войти в одну реку" с Кратилом, возразившем: "Нельзя и один раз войти", прав все-таки Гераклит, потому что в кратиловой логике река исчезает. Точно также современный феноменолог, презревший тождество, теряет определенность "листа" как листа. Позже эту проблему мы рассмотрим также в герменевтическом аспекте.

Теперь сопоставим феноменологическое ее решение с постмодернистским. Когда Ж. Делез в книге "Различие и повторение" говорит о самотождественности индивидуальных моментов и тем разъясняет свой принцип различания, то внешне это напоминает феноменологический аргумент "нет двух одинаковых листьев". Однако, разница существенная. Делезовское, как и вообще постмодернистское философствование всегда замкнуто в языковых играх, в манипуляциях смыслами, что резко противоречит основной установке феноменологии на предметный смысл.

О соотношении феноменологии и герменевтики В. И. Молчанов говорит следующее: "Хайдеггер справедливо указывал, что мы не можем задать вопрос о мире, находясь вне мира. Точно так же мы не можем задать вопрос о сознании, находясь в некоторой бестелесной, внесоциальной и внеязыковой точке, ибо сознание уже присутствует в теле, в социуме и в языке. Это необходимое, но недостаточное условие, ибо мы не можем задать вопрос о сознании, находясь вне сознания. Вопрос о сознании может исходить только из опыта сознания, из самого сознания, и необходимость вопроса о сознании обусловолена опытом сознания.".

Верно, что обе эти точки отсчета необходимы: "бытие-в-мире" и "опыт сознания". Однако, не являются ли они дополнительными?

-- "...сознание плюралистично и открыто по отношению ко всем видам опыта".

Эта же идея вынесена в подзаголовок книги В. И. Молчанова ("Феноменология неагрессивного сознания") - идея, стержневая для всей книги. Но разве эти качества определяются первичной структурой сознания? Пожалуй, феноменология здесь берет на себя б`ольшую ответственность, чем Сократ, сказавший, что зло от незнания добра.

Какой род сознания феноменологически (изначально) не агрессивен? Тот, который заложен в генах? Или тот, который с колыбели воспитывается в качестве различающего? Когда-то неразумным в операционную систему вставили схему тождества, и была война всех против всех, а теперь неразумное будет исключено в принципе и в зародыше.

Те, кто свергает с пьедестала принцип тождества, не скрывают, что метят в традицию, предрассудки, единомыслие. Но вот парадокс - взамен предлагают коллективный (одним скопом) индивидуализм. Очевидно, что на мета-уровне здесь опять закладывается тотальная манипуляция сознанием, хотя и под видом борьбы с ней. Тут есть своя хитрость: "различающий" пред-рассудок (термин Х. Г. Гадамера) уже вроде бы и не пред-рассудок вовсе, он выступает в маске своего антипода.

То, что феноменолог называет "сознанием", у И. Канта называется рассудком, но разница в том, что в феноменологии нет "отдушины", нет трансцендентных путей в безусловное, которые у Канта обеспечены разумом. Разум, помимо всего прочего, может встать в позицию внешнего наблюдателя к рассудку. Сам рассудок не способен на это ни при каких условиях, и, значит, своих границ он не знает. Такому "сознанию" чудится, что оно "открыто по отношению ко всем видам опыта", но это опасное заблуждение. Опасное потому, что оно закрыто к важнейшему из опытов - духовному. И если рассудок законодательствует в культуре (в идеологии ли, через прагматиков-технократов или просто через рынок - это не важно), то духовное оказывается вне закона.

-- "Опыт рефлексии открыт и многоразличен, он не замкнут на выявлении "окончательной структуры" субъекта".

Опыт различия, считает В. И. Молчанов, "фундирует [т. е. обосновывает онтологически] рефлексию [первичного опыта сознания] на самого себя". Автор не замечает, что предложенная идея самодвижения сознания через рефлексию в точности совпадает с фихтевской диалектикой рефлексивного "Я", когда самообоснование переходит во внешнее обоснование и, тем самым, якобы налаживается мостик в зияющем разрыве между сознанием и бытием. Разумеется, разрыв все равно остается, как в фихтевской философии, так и в феноменологии. И все пути рациональности ведут к Г. Гегелю: "рассудок" рано или поздно признает объективность противоречия, а это и есть первый шаг к диалектическому "разуму". Выход рассудка за свои пределы Г. Гегель описывает следующим образом: "Рассудок ... считает свою рефлексию, согласно которой тожественная с собою идея содержит в себе отрицание самой себя, противоречие, -- эту свою рефлексию рассудок считает внешней рефлексией, не входящей в самое идею. На самом же деле это -- не особая премудрость рассудка; ибо сама идея представляет собою диалектику, которая вечно отделяет и отличает тожественное с собою от различного, субъективное от объективного, конечное от бесконечного, душу от тела, и лишь постольку идея есть вечное творчество, вечная жизненность и вечный дух. Будучи, таким образом, сама переходом или, вернее, самоперемещением в абстрактный рассудок, она вместе с тем вечно есть в такой же мере и разум. Она есть диалектика, которая заставляет это рассудочное, различное снова понять свою конечную природу и ложную видимость самостоятельности своих продукций и приводит его обратно в единство. Так как это двойное движение не отделено, не отличено друг от друга ни во времени, ни каким-нибудь другим образом,-- если бы это было так, это движение было бы в свою очередь лишь абстрактным рассудком,-- то оно есть вечное созерцание в другом самого себя; оно есть понятие, которое в своей объективности вывело само себя, есть объект, который есть внутренняя целесообразность, существенная субъективность". Субъективность в форме рассудка не обладает имманентной силой самодвижения. Поэтому, Г. Гегель и говорит, что противоречие "рассудок считает внешней рефлексией". Не мытьем, так катаньем, чаще под влиянием внешней или взаимной критики, рассудок обнаруживает "свою конечную природу и ложную видимость самостоятельности своих продукций" и то, что казалось объективной природой, раскалывается как весенний лед, и торжествует "вечное творчество, вечная жизненность и вечный дух". Так виделось Г. Гегелю в начале 19 в., но к началу 20-го в. перспективы рациональности уже не выглядят столь радужными. В последней своей книге "Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология" (закончена в 1938 г., опубликована в 1954 г.) Э. Гуссерль описывает возникшую новую ситуацию в тревожных тонах (а слово "кризис" в заголовке говорит само за себя): "Конечно, если считать чем-то само собой разумеющимся, как полагают в данной исторической ситуации, что существующий сам по себе физический мир есть естественнонаучная рациональная природа, то мир-сам-по-себе должен стать собственно расколотым миром в каком-то ранее неизвестном смысле, расколотым на природу саму-по-себе и на бытие, совершенно отличающееся, - психику.". Э. Гуссерль, в отличие от Г. Гегеля (у которого "диалектика ...приводит ... обратно в единство"), в своей феноменологии не ставит задачу преодоления раскола. Более того, раскол - условие существования феноменологического сознания. Феноменология рождается при разделе мира и берет сторону сильного, т. е. субъекта.