«Никогда не верь безумцам» - первая заповедь ведущих дела с Шеогоратом или его слугами. Рилейн молчит; Хаскилл равнодушно скрещивает руки на груди.
- Конечно, ты можешь отказаться. Может быть, я даже буду настолько щедр, что позволю тебе уйти… но я бы советовал тебе не испытывать мое терпение. Оно порядочно истощилось за сотни лет пребывания в этом отвратительно скучном месте. Не думаю, что ты можешь винить меня в этом.
Глупая была идея – спускаться сюда. Руины Дрожащего царства не зря были забыты сохранившими здравость ума.
- Еще одно условие, - говорит Рилейн, пытаясь не обращать внимания на хрустящие лозы, медленно сползающие на плечи камердинера. Хаскилл остается совершенно безразличен к янтарным шипам, пронизывающим плоть и ломающим кости с голодным влажным треском. – Я должен сохранить рассудок. Никакого безумия.
Хаскилл пожимает плечами, словно раздробленный лозой сустав, что уже не должен быть способен двигаться, ничуть ему не мешает.
- Не представляю, что в твоем понимании безумие или его отсутствие. Но не беспокойся, я не стану делать из тебя очарованную марионетку или что там смертные воображают о сделках с дэйдра. Удивительное высокомерие. Это может казаться невероятным для тебя, но не каждое существо в Обливионе мечтает иметь дела со смертными больше, чем нужно.
Отвратительная была идея. Ужасная, безнадежная, алогичная и попросту смертельно опасная была идея, спускаться сюда и просить помощи у лорда Безумия или его временного заместителя. Рыцари не зря истребляют тех, кого хоть раз коснулся чумной хаос Шеогората: он кажется непозволительно…
…простым выходом.
Но, с другой стороны, разве не это – основной постулат Джиггалага? Бритва-артефакт куда больше подошла бы ему, нежели Мерунесу.
Рилейн в последний раз смотрит на исковерканные образы мертвецов за спиной невзрачного человека в костюме придворного слуги. Константа хаоса глядит на него в ответ с крошечной толикой интереса в бездне скучающей вежливости, с равной вероятностью готовой обернуться пылающим штормом, сжигающим саму ткань Обливиона, и шелестом трав под теплым илиакским бризом.
- Хорошо. – Голос подводит, приходится сглотнуть комок прогорклого подземного воздуха вперемешку с пыльцой и пылью. – Как ты это сделаешь?
- Карри.
- Карри? – Рилейн чувствует себя очень…
Странно. Или глупо. Или и то, и другое разом. Хаскилл глядит на него с долей явного раздражения. Если все дэйдра мечтают заключать сделки с людьми, Хаскилл совершенно точно не относится к дэйдра.
- Все смертные страдают расстройством слуха? К-а-р-р-и. Не волнуйся, Рилейн, даже ты поймешь это буквально…
сейчас, обещает бездна и обрушивается в его разум необъятным абсолютом всевозможности.
***
Диус опаздывает.
Вероятно, он испытывает некоторое сожаление: человек, чей рассудок перемолола в крошево константа Хаоса, знаком ему. Рилейн Артрайд, исследователь темпоральной математики, опередивший свою родную эпоху на несколько Эр.
То, что осталось от Рилейна Артрайда, не обращает никакого внимания на Библиотекаря. Пол и стены бывшего тронного зала сплошь исцарапаны числами так, что на каменных плитах нет ни дюйма свободного места, поэтому Рилейн вырезает числа поверх уже написанных, выцарапывая кривые линии лезвием затупившегося ножа, когда иссякает запас магической энергии.
- Открытие, которое он хотел совершить, невозможно.
Пустота несогласно волнуется. Камердинер Шеогората воплощается из темноты и едва различимых царапин на камне; останавливается рядом с Диусом, сложив руки на груди.
- Он его совершил. Совершит-совершает. Возможно, вероятно совершит? Совершимое совершенно совершено. Не вынуждай меня говорить это языком смертных, я заглянул в его разум и поразился тому, насколько скучна и убога концепция людского восприятия изменчивости и неопределенности времени. И всё же: он получил, что хотел.
- Ты лжешь им и себе. «Озарение», «вдохновение» - пустые слова; служители Порядка не понимают их значения лишь потому, что этих значений нет, они бессмысленны и фальшивы. Даже то, что ты сделал… это чистая математика.
Смертные слишком часто забывают, что сотворять – это участь других богов. Дэйдра – это функция преобразования. Хаскилл – это функция преобразования. Рилейн согласился на сделку, и Хаскилл применил собственные алгоритмы ПАДОМАЙ-Изменения | самую свою суть – к его разуму. И, конечно же, отыскал ту единственную несуществующую, но осуществленную им функцию, способную вычислить нужный просителю ответ - и Изменил самого Рилейна соответственно ей.
В конце концов, если кто-то хочет совершить что-то поистине невозможное, есть только одна сущность, способная на это: первозданный Хаос, искра абсолютной свободы, дыра, прожженная в мироздании Пустотой изначалья. Лорд Шеогорат. Или невозможная константа.
Рилейн хотел пересчитать бесконечность по единицам. Хаскилл мог это сделать. Любой из достаточно сильных дэйдра или эйдра мог бы; сущностям, являющим собой бесконечность, естественно оперировать подобными величинами. Но только один из них мог позволить такое смертному – и преуспеть.
Рилейн Артрайд буквально пересчитывает бесконечность по единицам. Применяя к каждой безумную, невозможную формулу преобразования, полученную с помощью самой возможности невозможности. Когда он досчитает до конца, сама концепция темпоральной математики изменится навсегда.
Диус знает, что этого никогда не произойдет. Время не властно над Рилейном здесь, в Обливионе; но вечность кончится уже в пасти величайшего из драконов, и самое значимое открытие в АКА-относительной области науки растворится в предначальи самого АКА. Не нужно быть Библиотекарем Джиггалага, чтобы просчитать это в ветвящихся картах вероятностей.
- Ты не можешь найти решение, - вкрадчиво, почти беззвучно говорит Хаскилл. – Дело не только в операциях на бесконечностях. Клянусь всеми сорока тысячами царств, ближайший подданный Джиггалага, неспособный познать то, на что способен смертный – это сама квинтэссенция слепоты Порядка.
Диус не отвечает, как не отвечал прежде на прошения отчаявшегося смертного исследователя. Он давно уже не чувствует злости или раздражения, но почти с удивлением отмечает странную смесь жалости и вины: одна из ценнейших тайн прямо перед ним, растянутая во времени до самого его конца, и он неспособен ее коснуться. Он не в силах ее сохранить, и это – прямое нарушение его долга Библиотекаря, это – самое близкое понятие боли, которое он помнит и способен испытывать.
Поскольку Рилейн был прав, и Хаскилл не лжет, ему не принесла бы удовлетворения ложь; ни один из служителей Порядка не может найти решение, для которого требуется невозможное. Порядок отвергает невозможное. Порядок неспособен взаимодействовать с ним.
- Правда, смертному нужна вся вечность, чтобы пересчитать ее по мгновениям. Если бы Рилейн был мной, он бы знал решение уже сейчас, как знаю его я, - Хаскилл деликатно улыбается уголками губ, прежде чем снова раствориться в пустоте. Воплощение отнимает у него последние силы, но даже в этом Диус не находит облегчения.
Рилейн замирает на долю секунды, прежде чем янтарные ветви нанизывают его на длинные шипы, жадно сияющие огнистым светом. Хаскилл безмерно голоден, и он выпивает энергию из тела смертного до последней капли, пока оно не осыпается сухим прахом на испещренные бесчисленными царапинами каменные плиты. Сломанное отражение смеется из расцвеченной янтарем тьмы в ответ на молчание Библиотекаря:
- Жаль, что мне нет дела до темпоральной математики.