На какое-то мгновение Острова замирают, как замерли бы перед тем, как расколоться на части.
А потом Хаскилл говорит:
- Лорд един. И множественен, ибо такова его сущность. Оскорбления, подобные этому, не прощаются на Островах. Я думаю, тебе пора уходить.
Барбас беззаботно фыркает во вневременной тишине, застывшей во всём домене, как замерзшее желе.
- Ты только… прими это во внимание, ладно? Ты славный парень. Не знаю, что у тебя получилось там, около-изначалья, когда ты проворачивал эту сумасшедшую затею, но вышло неплохо, согласись.
Хаскилл неспешно оборачивается к столу и касается указательным пальцем стрелки застывшего маятника. Часы начинают щелкать почти что с облегчением, и время, запнувшееся о тишину, торопливо продолжает идти.
Где-то в разуме Пелагиуса смертный, вляпавшийся в очередную авантюру Клавикуса Вайла и Клавикуса Вайла, сражается с кошмарами безумия, и слепой лорд хохочет до слез, глядя на разыгранное представление.
Хаскилл бросает взгляд на беспечно помахивающего пушистым хвостом Гончего, неодобрительно качает головой и направляется к выходу из дворца. Барбас следует за ним скорее от скуки, чем из вежливости. У дэйдра сложные отношения с вежливостью, вкусом и приоритетами.
На каменной лестнице, ведущей ко дворцу, камердинер останавливается и смотрит в небо. Почти смолкшая гроза переползает на сторону Деменции, позволяя Блиссу снова засветиться изнутри янтарным теплом.
Не больше чем на минуту.
Глядя на снежный буран, бушующий над Манией, Хаскилл удовлетворенно кивает сам себе и отмечает, что это даже в некоторой степени любопытно. Лорд, конечно же, не заметит ничего нового по возвращении, но Острова будут находиться в настоящем порядочном хаосе, который ему, как камердинеру и временному заместителю, необходимо поддерживать.
Барбас лает, как настоящая тамриэльская псина, и судорожно отряхивается от снежинок.
- Ты издеваешься! Я только что из Скайрима!
Хаскилл сопровождает убегающего Гончего сдержанной полуулыбкой. На его собственном костюме, разумеется, нет ни следа взъярившейся стихийной магии. Ещё не хватало, чтобы погодные явления повлияли на его внешний вид. Поэтому, когда камердинер неспешно поднимается по каменным ступеням, буря не смеет его коснуться.
Из них бы вышла отличная парочка сумасшедших, оторванный кусок сущности Клавикуса Вайла и остатки смертного, по чьей личности не хуже Марша прошелся мантлинг. Хаскилл старается об этом не задумываться: без него Острова канут в небытие за полтора дня, это точно. Да и те, кого они могли бы оставить, тоже.
- Как ты думаешь, - задумчиво говорит Хаскилл яростно вылизывающему вздыбленную мокрую шерсть Барбасу, - нам когда-нибудь надоест?
Гончий не отвлекается от своего (несомненно, столь важного, вздыхает мысленно камердинер) занятия ещё десяток секунд, после чего поднимает голову и хохочет на все голоса Клавикуса.
Сияние портала в Тамриэль слишком яркое, смертное и неприятное, и Хаскилл прикрывает глаза на мгновение. Когда он открывает их, Барбаса уже нет.
Трон Шеогората пустует, и Хаскилл всё-таки не успевает задержать в глубине сознания мысль о том, мог ли бы он сам занять его место. Никто не может сесть на трон лорда, кроме лорда; таков закон Дрожащих Островов.
В какой-то степени это до безумия любопытно.
Хаскилл знает, что никогда не рискнёт попробовать.
Уже потому, что у него действительно может получиться.
========== Искусственная конструкция ==========
Тридцать четыре тысячи восемьсот пятьдесят семь.
Книга неприятной тяжестью лежит в руках. Как глыба льда. Или свинцовый слиток. Даже переплет её – серебряно-серый, без единой царапины, без единой складки – режет глаза своей неправильной правильностью.
- Ты можешь радоваться, - безразлично говорит Диус. – Мои расчеты оказались неверны.
- Твои расчёты сообщают, что я должен испытывать радость от этого известия? – прохладно интересуется Хаскилл. Диус молчит, неподвижный, словно статуя, и его длинные волосы отливают неживой серостью; Порядку лишь раз в тысячелетие позволено ступать на земли Островов, но…
Но лишь двое знают, что Порядок живёт в самом сердце Безумного Царства.
В двух его сердцах.
- Оставь меня, камердинер, - так же безжизненно говорит Диус. – Всё, что происходит, происходит лишь потому, что иначе не может случиться. Это известно и тебе, несмотря на то, что ты предпочитаешь притворяться слепцом.
Хаскилл проводит пальцами по серому переплету тома пророчеств библиотекаря: на ощупь он никакой. Находиться столь близко к средоточию Порядка… тяжело. Непривычно.
Но во имя всех царств Обливиона, из всех добродетелей мира в терпении Хаскилл поистине не испытывает недостатка, и тысячу раз лжецом будет утверждающий обратное.
- Я почти удивлен тем, что ты не предлагаешь мне заглянуть в будущее. Или узнать о прошлом, которое стерлось из моей памяти.
- Ты получил доказательство влияния так называемой свободы воли на вероятностные цепочки событий. Мне ни к чему тешить тебя предложением, на которое заведомо последует отказ.
- Ты поразительно уверен, - замечает Хаскилл. Диус смотрит на него в упор. Льдисто-голубые глаза библиотекаря пусты, как сама бездна Забвения.
- Ты пытаешься угадать, блефую ли я. Или говорю правду. Или, возможно, это блеф с расчетом на два хода. Или три. Или пять. Комбинация может составлять бесконечность. Ты не можешь просчитать наверняка; это невозможно. Я же знаю ответ заранее.
- Изумительная игра. Во время столь несомненно частых и утомительных перерывов в своей работе я непременно постараюсь о ней вспомнить. Представить не могу, какая скука владеет тобой в месте, подобном старой разрушенной библиотеке. О, я просто не позволю себе оставить тебя здесь ещё на тысячелетие. Или на бесконечность. Или… когда я еще раз загляну к тебе посмотреть, как продвигается вечная пытка. В любом случае, это совсем негостеприимно, а ведь ты ценнейший гость Островов. Я просто обязан что-то предпринять.
Голос Хаскилла не растворяется в тишине, вопреки сложившейся почти-традиции. В серых сводах древнейшей библиотеки Мундуса прячется не то шелест, не то грохот: он ползёт, раздирая камень на части, и камень скрежещет и трескается, не выдерживая напора прогрызающих себе дорогу корней. Корни, свежие, ползут из трещин, раскалывая идеально ровные плиты, любовно обвивают полуразрушенные колонны, и всего через несколько секунд белое сияние посоха Диуса расцвечивается синевой усыхающих лун и янтарным теплом огненных грибов.
Выражение лица Диуса не меняется ни на мгновение, но пытка вечного заключения посреди живого хаоса Мании для него явно хуже просто пытки вечного заключения. Хаскилл позволяет себе удовольствие поклониться, прежде чем раствориться в воздухе, в котором уже медленно проявляется сладкий дурманящий аромат.
Тридцать четыре тысячи восемьсот пятьдесят семь.
Ещё-не-Шеогорат, но уже-нарушивший-законы-вероятностей смотрит на книгу, лежащую на постаменте в тронном зале дворца Нью-Шеота. Что-то не так с этой книгой. Он чувствует это – тем, особым чутьём, интуицией Островов или благословением настоящего Шеогората.
Что-то не так.
- Ты принёс её, Хаскилл?
Камердинер оказывается рядом в одно мгновение – совершенно беззвучно.
- Совершенно верно, ваша светлость.
Предположительно будущий лорд Безумия поворачивается к своему предположительно будущему слуге и пытается разглядеть что-то, что до сих пор было ему неподвластно. Хаскилл, в свою очередь, не сводит с него вежливо-непроницаемого взгляда.