Потому что лорд един, и состояние жив\мёртв едино также.
Хаскилл молчит, когда ткань материи дэйдрического плана визжит, разрываемая на части.
- Имя, Хаскилл.
Нет в мире Дрожащих Островов силы, способной повредить ему – даже Джиггалаг, уничтожающий каждую частицу влияния Шеогората во время Серого Марша, не считал нужным связываться с парадоксальной константой.
Но кто знает, что произойдёт, если обладающий силой лорда Безумия захочет уничтожить сам себя.
- Я не помню своего имени.
Хаскилл не придаёт значения его словам. У Героя не может быть имени. Это остатки личности, в которую он почти поверил, которая почти стала настоящей, пытаются не умереть, даже ради того, чтобы освободить место Шеогорату.
Но это – иллюзия.
- Здесь всё держится на противостоянии, на дихотомии, даже ты, одному Обливиону ведомо что такое, составляешь энантиоморф с забытым недомёртвым библиотекарем… – почти жалобно говорит пока-не-бог. Тронный зал расплывается маревом цветов, линии контуров наползают друг на друга, съедая очертания предметов и стен. Хаскилл и умирающая сущность Героя с посохом Шеогората – единственное, что остаётся целым. – Но Джиггалаг ушёл, и Деменция и Мания внутри меня никогда не придут к согласию, и КТО В СВОЁМ УМЕ МОГ СОГЛАСИТЬСЯ ОБРЕЧЬ СЕБЯ НА ПОДОБНУЮ ПЫТКУ ВЕЧНОСТЬЮ?! Нет больше ни Тейдона, ни Сил, чтобы удержать две стороны вне меня, я стал их вместилищем, равно как стал вместилищем знаний, которыми не владею – я не понимаю половины того, что говорю, и – небо, чем я так не угодил Шеогорату?! КТО ДОЛЖЕН УРАВНОВЕШИВАТЬ МЕНЯ, ХАСКИЛЛ?
Какофония звуков мешает расслышать голос, но камердинер различает каждое слово вне грохота и визжания агонизирующих Островов. Обливион пожирает каждую отмершую частицу домена, кроме воли лорда, бессмысленно и бессвязно тающей в первозданной пустоте. Хаскиллу приходится приложить усилия, чтобы защитить Острова от вечноголода Ситиса.
И всё становится, как раньше.
В наступившей тишине посреди идеально прежнего тронного зала мёртвый Герой непонимающе и растерянно ищет причину, остановившую саморазрушение домена.
- Возможно, - тихо и вкрадчиво говорит Хаскилл, - дело в том, что здесь нет никого в своём уме…
Он чувствует – пора заканчивать.
Прошло уже немало времени; лорду пора возвращаться домой. Безумные почти успели забыть привкус сгоревшей плоти в пряностях и плоскость небес под ногами.
- Но кому, как не вам, знать об этом…
Бог может проснуться смертным.
Смертный может проснуться богом.
Зеркало работает в обе стороны, но кто-то должен совмещать несовместимое. Кто-то должен быть источником бытия.
Есть один способ, один безотказный способ; Хаскилл ощущает смутные тени воспоминаний того, кем он был когда-то на рассвете всевременья, и они подсказывают ему: чтобы стать живым, вначале надо быть мёртвым.
Имена порой решают больше, чем пророчества.
- …лорд Шеогорат?
========== Обратные величины ==========
Это был самый славный пир на всех Дрожащих Островах за всё тысячелетие. Ярче и безумней самого первого, пьяного от счастья и вседозволенности жизни. Горче мёда элитр. На этом пиру с вином из нескончаемо льющейся подобно алому водопаду крови лорда мешали искристый пепел осыпающихся пылью и мертвыми спорами огромных грибов, и пили за рождение, и пили за обман, и пили за смерть.
В конце концов, больше не осталось ничего, кроме причудливого, изогнутого кубка, полного вина и искр, и того, кто держал его в руках, и руин тронного зала, ибо их троих не в силах была пожрать Серость.
Глашатай Порядка ступает по каменным плитам размеренно и ровно. Его путь лежал сквозь всё царство Островов, от душных глубин Корневой Норы – ко дворцу Нью-Шеота, к каменным развалинам, потерявшим цвет в бесконечно сером, к тому, кто стоит сейчас подле трона с кубком в руках. Его, последнего защитника Безумия и Хаоса, любовно обнимают сияющие янтарём лозы, и источают сладко-кислый дурман усыхающие луны, бирюзовым окрасившие его лицо. Хаос льнет к нему, спокойному, как всегда, несломленному, как всегда, и, как всегда, не сменившему невозмутимость на скорбь.
Диус останавливается за пределом, который рвано очертил оберегающий своего защитника пульсирующий огнистый свет: самому Джиггалагу не сломить эти тонкие сверкающие ветви янтаря, последнее пристанище Безумца, последнее напоминание о вечном проклятии. Но от силы его, строгой, наполненной стальным холодом, даже сияние Хаоса меркнет и отступает.
Хаскилл поднимает глаза.
- Не надоело ли тебе пытаться остановить наше возвращение, камердинер? – голос Диуса сух, но звучен как никогда прежде. Порядок звенит в нём серебряными струнами предопределенной вечности.
- Никому не под силу стереть константу из системы, тебе ли не знать, библиотекарь, - устало, но спокойно говорит Хаскилл. Чёрный камзол его кажется знаком траура сейчас, старым, как мир смертных, откуда он некогда был родом.
Откуда они некогда были родом.
Лорд Порядка, всемогущий Джиггалаг, не властен над ним, изломанным мантлингом, врезанным в Колесо строками судьбы на Спице: даже Пожиратель, чья тень на изгибе каждой спирали Времени застилает Нирн, бессилен перед Хаскиллом, Хаскиллом-константой, Хаскиллом-сломанным-отражением.
- Прибереги кубок с последнего пиршества – царству Порядка настанет конец, но это случится нескоро, - Диус забыл, какова улыбка на вкус – какова насмешка на вкус. Он библиотекарь Порядка, и ему не пристало насмехаться над вечным своим врагом, потому его слова являются лишь советом, горьким в своей правдивости. Хаскилл знает это так же хорошо, как он сам.
Хаскилл одним глотком выпивает вино и вытягивает раскрытую ладонь, удерживая на ней исковерканный мастерами Островов кубок – металл изгибается под его волей, съеживается, обретает цвет и яркость, вытягивает тонкие хрупкие крылья, пробует на ощупь сухой воздух. Диус смотрит на бабочку, взлетающую с руки камердинера, и не может не удивиться беспечности приветствующего тысячелетнюю пытку защитника Безумия. Он знает привкус этой беспечности, знает каждое движение Хаскилла как своё собственное, и всё же удивление настигает его каждый раз – удивление нерациональности.
Бабочка садится на темную мантию библиотекаря и обращается в пыль. Диус небрежно стряхивает её ладонью.
- Однажды Порядок будет царствовать вечно, - говорит глашатай Джиггалага, и камердинер Шеогората, запрокинув голову, смеётся громко и искренне – как смеются испробовавшие смех впервые, неспособные насытиться им, опьяневшие и счастливые.
- Однажды я вырву твоё сердце, выварю его в ихоре с зеленой пыльцой и подам на десерт лорду Шеогорату. Надеюсь, ихор скрасит пресность, - отвечает Хаскилл с безукоризненно вежливой улыбкой.
Диус уходит, не ответив ему. Наступит день, когда Хаскилл выполнит своё обещание: спустя много лет, так много, что только совершенная пунктуальность и исполнительность не позволят ему забыть о своих словах.
Это, разумеется, не значит, что этим всё закончится. Равно как не означает этого и пророчество всезнающего.
***
Земля погребает под собой всё, рано или поздно – и некогда величественные шпили Нью-Шеота теперь не более, чем прах, втоптанный в камень. Диус смотрит на царство, своё царство, и находит его прекрасным: геометрическая правильность форм отражает причудливую симметрию Колеса, и нет ничего, что отверг бы Джиггалаг, кроме Хаоса. Но отрицание Хаоса не означает отказ от жизни.
За плечами Диуса сияет Порядок. Серебряные линии его переплетаются со стальным серым, со спокойным синим, как посветлевшие со временем глаза хранителя библиотеки, и расцветают дробящимися фракталами. Порядок прекрасен, и только Диус и Джиггалаг знают о гнили Хаоса, источившей самое его сердце.