– Ты ведь мог разделаться с ним еще в первом раунде, – заметил Алонсо, когда боксер уселся рядом с ним на свободном стуле с полотенцем в руке.
– Мог, но это скучно, – ответил Кравчик, вытирая полотенцем лицо и шею.
– Понимаю, тебе хочется настоящего боя, а здесь получаются одни поддавки, – усмехнулся Райнери. – Но мне кажется, я могу предложить тебе увлекательную баталию.
– Бой с каким-нибудь тяжеловесом?
– Это ты хорошо сказал – он действительно тяжеловес.
– Из местных?
– Нет, он иностранец.
– Американец или латинос?
– Бери круче – он русский.
– Ты шутишь? – и рука поляка с полотенцем застыла на полпути к лицу.
– Нисколечко – он самый настоящий русский, причем тяжеловес, с каким тебе еще никогда не приходилось встречаться.
– Но русский вряд ли сюда доберется, учитывая то, что случилось в Чили три недели назад.
– А ему не надо сюда приезжать – это предстоит тебе.
– Послушай, Алонсо, перестань говорить загадками, – и Кравчик бросил мокрое полотенце на соседний стул. – Говори прямо, что ты затеял.
– Я хочу предложить тебе увлекательный поединок с одним русским, которого ты должен ненавидеть так же, как и я, – сказал Райнери и придвинулся поближе к собеседнику. – Я имею в виду… Брежнева. Мы хотим отправить его на тот свет и ищем для этого предприятия надежного и, главное, смелого человека.
– Ты это серьезно? – глядя в глаза собеседнику, спросил боксер.
– Более чем. Брежнев предал Альенде и все левое движение – он прислужник американцев. Убив его, мы отомстим ему за всех, кого он предал. А ты сможешь поквитаться за своего отца, медальон с которым носишь на груди. Кстати, где он?
– В раздевалке – на бои я его не надеваю, – ответил боксер.
– Когда ты будешь убивать Брежнева, я надеюсь, ты его наденешь.
– С чего ты взял, что я соглашусь с твоим предложением?
– Потому что ты слишком любишь своего отца, расстрелянного Советами. А еще ты так же сильно любишь свою покойную мать, которая вынуждена была покинуть родину, потому что там к власти пришли люди, плясавшие под дудку все тех же Советов. С этого момента в Польше стараются вычеркнуть слово Катынь из памяти поляков. Ты помнишь, куда русские повезли американского президента Никсона, когда он в прошлом году посетил Советский Союз? Его повезли в Хатынь – местечко в Белоруссии, сожженное фашистами. И знаешь, почему они это сделали? Чтобы люди во всем мире перестали вспоминать польскую Катынь и начали говорить о другом месте – о белорусской Хатыни.
Анджей знал эту историю, которая до сих пор саднила в его душе как кровоточащая рана. Он был прекрасно осведомлен о том, что Никсон был привезен в Хатынь в то самое время, когда Катынский мемориальный фонд боролся с Англиканской церковью за разрешением возвести мемориальный комплекс «Катынь» в Лондоне. Визит президента США получил широкую огласку, он заставил задуматься людей и отвлечься на то, зачем было подымать так много шума в Великобритании, чтобы возвести мемориал жертвам Катыни, когда «один уже существовал в России». Поэтому слова Райнери попали в цель – они затронули ту самую болевую точку внутри поляка, которая не давала ему спокойно спать по ночам вот уже на протяжении многих лет.
– В Чили достаточно людей, которые после падения Альенде ненавидят Брежнева, но ты выбрал меня – почему? – после небольшой паузы спросил Кравчик.
– Потому что возмездие должно совершиться именно в Польше, – спокойно ответил Райнери. – Летом следующего года Брежнев собирается посетить твою родину с официальным визитом – там будут отмечать 30 лет новой Польши. Вот я и подумал, что это было бы более чем справедливо – чтобы суд над советским генсеком совершил поляк, у которого отец был расстрелян в Катыни. Согласись, в этом есть нечто такое, что верующие называют божьим провидением.
И снова Райнери попал в точку. Будучи атеистом, он прекрасно знал, что Анджей, в отличие от него, является набожным католиком, каждое воскресенье посещающим церковь Святых Сердец.
– Ну что, ты согласен? – спросил Райнери.
– Согласен, но ты должен ответить мне на один вопрос.
– Задавай, – согласно кивнул головой Алонсо.