Пройдет довольно много времени, прежде чем мы откровеннно признаемся самим себе, что Дономага - это мы, это наша страна, вернее - и наша страна тоже.
Может быть, автор и собирался сделать такой намек, сочиняя свою Дономагу без всяких географических признаков, придав ей черты всеобщности. Хотя все, в том числе и он сам, подчеркивали ее буржуазно-капиталистическую природу. Но ведь, наверно, не случайно то, что некоторые рассказы Варшавского смогли увидеть свет лишь в самые последние годы. Например, "Бедный Стригайло" - рассказ абсолютно перестроечный. Беспомощность и никчемность иных научных заведений, фальшь и аморализм тенденциозных собраний коллектива, злобная демагогия номенклатурных руководителей - лишь сейчас об этом стали говорить и писать свободно. Но и в опубликованные при жизни автора произведения наше время добавило новые, иногда неожиданные штрихи. Как свежо, например, смотрится "Диктатор" после незабываемого демарша некоторых народных радетелей с их скоротечными государственными переворотами и клиническим непониманием настроений народа.
Но утверждать, что автор в те годы все видел, все понимал, как мы сейчас, я не стал бы. Наверно, вот это и было бы запрещенным вмешательством в прошлое. Все-таки у каждого времени планка располагается на определенной высоте, выше которой трудно прыгнуть даже дальнозорким провидцам. И братья Стругацкие в те годы не могли предположить, что в грядущем их (и Варшавского) родной город не будет называться Ленинградом, что к нему снова вернется имя, которым он был наречен при рождении. И Стругацкие и Варшавский - шестидесятники. Этот термин долго еще будут изучать историки культуры, а сегодня его произносят по-разному - некоторые с пиететом, иные с насмешкой.
Стало популярным упрекать шестидесятников в различного рода недостатках и недоделках. Что говорить, сегодня мы смотрим куда дальше. Тогда нам действительно казались незыблемыми отвергнутые сегодня ценности. Но все же это было славное время, и я горжусь тем, что мне довелось быть в какой-то мере его участником. А для фантастики шестидесятые годы - звездный час, который, может быть, не повторится никогда. Россыпь талантливых писателей внезапно - как бы внезапно - возникла на литературном небосводе. Они создавали настоящее искусство, поэтому многое из содеянного тогда пережило свое время, и сейчас, через десятилетия, мы немного найдем в отечественной фантастике произведений, которые могли хотя бы стать вровень с тем, что было создано в 60-х годах. Данный сборник Ильи Варшавского - одно из доказательств справедливости этого утверждения.
Но я все же не могу не вложить в рассказы Варшавского сегодняшний смысл, который автор, может быть, и не имел в виду. Они позволяют это сделать, оставаясь в то же время собою, то есть памятником породивших их лет. Такое переосмысление, собственно, и есть испытание временем, испытание пригодности произведения быть нужным для читателей иных эпох. С "Петлей гистерезиса", с циклом рассказов о Дономаге я уже проделал эту операцию, а прежде чем продолжать свои "предварительные изыскания", я хотел бы сказать несколько слов об авторе сборника.
Сведения эти я получил не от Ильи Иосифовича. Он заявлял мне, чтобы я не приставал к нему с вопросами о его литературном прошлом, потому что никакого прошлого у него нет, и никогда не было, и вообще есть более занимательные темы для бесед, особенно, если на столе стоит нечто существенное... Его биографию рассказала мне жена Ильи Иосифовича, составительница этого сборника Луэлла Александровна Варшавская. Она и сама по себе - весьма незаурядная личность, дочь знаменитого председателя Дальневосточной республики А. М. Краснощекова и приемная дочь Л. Ю. Брик, той самой Лили Брик, которой посвящены самые проникновенные стихотворения Маяковского. Она многое могла бы порассказать, если бы наши журналисты и литературоведы догадались ее расспросить... Но это к слову...
Первый сразу же обративший на себя внимание рассказ И. Варшавского "Роби" был опубликован в 1962 году. Автору в это время было уже за пятьдесят. Молодые ленинградские фантасты в глаза называли его Дедом. Летом 1974 года Ильи Иосифовича не стало. Судьба отвела ему для литературного творчества немногим более десяти лет, значительная часть из которых к тому же была омрачена тяжелой болезнью. И тем не менее еще при жизни автора вышло пять книг, и он стал звездой первой величины среди советских фантастов.
Согласитесь, что это действительно не совсем ординарный случай.
Далее я повторяю слова Л. А. Варшавской.
К литературной деятельности Илья Иосифович никогда себя не готовил. В молодости он сделал попытку стать актером и поступал в знаменитую кинематографическую студию ФЭКС ("Фабрика эксцентрического актера"), однако провалился на экзаменах и, разочаровавшись в своих актерских способностях, избрал совсем иной путь. В 1925 году, шестнадцати лет от роду, он пошел учиться в мореходное училище, мореходку, как его называли петербуржцы, которую окончил со званием "механик торгового флота". Практикуясь в своей специальности, И. Варшавский плавал по белу свету, и вот тогда-то и вышла из печати его первая книга, написанная, правда, в соавторстве со старшим братом Дмитрием и редактором молодежной газеты "Смена" Н. Слепневым. Называлась она "Вокруг света без билета". Во время учебы в мореходке И. Варшавский сотрудничал в научно-популярной рубрике "Смены", однако тогда же оборвал свою журналистскую деятельность, и до того времени, когда в "Науке и жизни"
был напечатан "Роби", никаких промежуточных литературных этапов в его жизни не было.
Возможно, И. Варшавского отвлекло от журналистики крупное открытие в области электрохимии, которое он сделал по окончании училища. Он нашел способ оцинковывать (или хромировать) готовые изделия, не погружая их в гальваническую ванну, а с помощью особого пистолета, наподобие краскораспылителя, то есть как бы вынеся процесс наружу. Испробовав эту технологию на железнодорожных вагонах, он перешел к подводным лодкам, одновременно добавляя в покрытие противообрастающий состав.
К началу Отечественной войны И. Варшавский - сотрудник одного из отделов завода "Русский дизель". Будущий фантаст не был призван в действующую армию: из-за детской травмы черепа: у него была удалена височная кость.
Много, но, все же недостаточно сказано о подвиге рабочих и инженеров, которые в тяжелейших условиях военного времени за кратчайшие сроки развернули на Востоке в недостроенных цехах, а то и под открытым небом мощную промышленность, обеспечившую армию необходимой техникой. Среди них был и инженер Варшавский.
Он трудился в Барнауле, но путь на Алтай из Ленинграда был не гладок.
Баржа, на которой он оказался, затонула в Ладожском озере поздней осенью 1941 года, и ее пассажиры очутились в ледяной воде. Из полутора тысяч человек уцелели немногие. И. Варшавский продержался до прихода спасательного катера.
На Алтае И. Варшавский оставался до 1949 года, а потом вернулся в Ленинград, снова на "Русский дизель", где и проработал еще двадцать лет. Он гордился своим трудовым стажем и, когда пришла пора выйти на пенсию по инвалидности, настоял на том, чтобы ему оформили пенсию как производственнику, хотя уже был к тому времени членом Союза писателей.
Последние годы на заводе он руководил молодежным конструкторским бюро; именно ребята - конструкторы н стали первыми "широкими" слушателями его рассказов...
Впрочем, о своей инженерной деятельности И. Варшавский сам рассказал в блестящем, на мой взгляд, монологе "Ветеран", по своему стилю и юмору не уступающем лучшим страницам морских повествований Виктора Конецкого.
Вернемся однако в 60-е годы.
Это было время безудержного кибернетического романтизма. Просвещенное человечество, завороженное первыми успехами в создании автоматических систем, вообразило, что еще немного, еще чуть-чуть - и сбудутся самые дерзновенные мечты фантастов, будет создан искусственный мозг, не уступающий натуральному, а лучше - превосходящий его, и люди, с облегчением вздохнув, переложат на его несуществующие плечи решение самых трудных своих задач, вроде ведения ядерной войны, не говоря уже о таких пустячках, как сочинение музыки. Самые ясновидящие из фантастов немедля разглядели надвигающуюся опасность и стали всерьез живописать ужасы и тупики, в которые нечеловеческий разум может завести тех, кто имел несчастье или глупость ему довериться. А И. Варшавский громко и непочтительно засмеялся надо всеми этими псевдонаучными гипотезами. Поверьте, что тогда для такого отношения требовалась куда большая проницательность, чем сейчас. Было бы нелепостью отрицать инженерные и научные достижения, но прошедшая четверть века как-то все расставила по своим местам. И кибернетике - кибернетическое, человеку - человеческое. Сегодня были бы смешны споры о том, нужны ли инженеру Блок и Бах, и стоит ли, тащить ветку сирени в космос. Боюсь, что сегодняшний читатель может даже и не понять, о чем речь, а между тем именно вокруг этих формулировок шла яростная дискуссия в прессе. В победе теперь уже бесспорных истин надо видеть не только утилитарный подход - гуманитарное образование необходимо любому специалисту, - но и более основательное возвращение к подрастерянной XX веком духовности. А ведь все эти проблемы уместились в одном из самых первых, одном из самых маленьких и одном из самых лучших рассказов И. Варшавского - "Молекулярное кафе", давшем название его первой книге и популярной в свои годы телепередаче, которую вел Илья Иосифович.