- Хо, -вглядываясь в верхнее, смеётся солдат без капли веселья в тоне или лице. - Да это крысята! Это менты-ы! Поглядите!
Подходят остальные, рассматривают, мнут корочки. Так же гогочут.
Полковник напряжённо и загнанно вслушивается в гогот. Нужно поймать паузу или настроение, чтобы выбраться отсюда. Нужно вернуться. Майор – рядом с ним она почти не кажется высокой – медленно, шаг за шагом, отступает к машине, пытаясь не выпустить из поля зрения ни военных, ни сумки, ни речку. Но его опережают: прежде, чем он подходит к багажнику, туда успевают что-то положить.
- Гля! – восклицает один из военных – не тот, что их остановил, и не тот, что обыскивал сумки. Третий. – Гля! Что это?
Вопрос звучит с той же интонацией, что из уст первого несколько минут назад.
-Что это?
Видя, что полковник молчит, майор шагает вперёд (за машину теперь опасаться незачем), отодвигая её от солдат.
- Вам лучше знать. Вы сами только что положили это в багажник.
- Ну… - с усмешкой, чуть более живой, чем прежде, произносит первый. – Ну! – Уже громче, будто распаляясь, разогреваясь от крика. – Ну, разверни!
Передаёт в руки майору свёрток в тёмной тряпице. Тяжёлый, сухой и холодный. В тёмном багажнике он бы нагрелся. Полковник слабо, предупреждающе взмахивает рукой: «Не трогай!» - но он прекрасно понимает, что если не оставит своих отпечатков сам, его заставят. Или её.
В свертке оказываются патроны, похожие на золотистые тюбики с губной помадой.
- Гля! У него патроны! Он хотел ехать сюда с патронами!
Из будки блокпоста выходят ещё двое. Разворачивают майора, толкая в спину, ставят у машины лицом к тёмному пустому багажнику. Он идёт, слегка подволакивая ноги. Самый первый, южанин, наставляет на него автомат.
Вновь пришедший, обтерев ладонь о штаны, хватает полковника за запястье и тянет за собой. Но она вырывает руку и осторожно подходит к южанину. Щёлкает затвор. Она касается его локтя, думая, что её впервые не трогает исходящий от человека запах алкоголя.
- Он – водитель. – Полковник оборачивается к солдатам. Те смеются.- Он только водитель. Не убивайте его.
- Тише, тише. – Южанин говорит медленно, трезво и почти с сочувствием. – Отойдите. Мы ничего ему не сделаем. Отойдите. Не бойтесь, мы ничего не сделаем. Встаньте сюда. Холодно? Принести чаю?
Ей в руку суют горячий стаканчик.
- Пей! – тоном приказа.
Она пьёт и поверх пластиковой каймы видит, как куда-то ведут майора. Дёргается. Стакан выскальзывает из пальцев, ноги обдаёт жёлтыми брызгами.
- Идите, идите, - бросает южанин солдатам.
- А она?
- А она остаётся со мной пить чай! – Смеётся. – Отдай телефон.
Полковник вынимает мобильник из кармана джинсов, отдаёт. В загорелых громадных ладонях он кажется птенцом. Эти же загорелые ладони хватают её за руку и уводят с дороги на мягкую чёрную землю.
- Зачем ты врала мне? Я ведь тебе поверил. Ты сказала, у вас задание. Ты не сказала, что у вас патроны.
- У нас нет патронов. Они ваши.
- Хочешь ещё чай? Куртку принести?
За спиной – тяжёлые торопливые шаги. Их догоняет один из парней в камуфляже, протягивает ей паспорта и удостоверения. Южанин поднимает брови.
- А я тебе поверил…
- Уезжайте.
- Где мой напарник?
- А я тебе поверил… Ты сказала – он только водитель. Ни одному слову верить нельзя. Ме-енты.
- Вы свободны. Езжайте.
- Где мой напарник?!!
Он отбирает одно удостоверение. Бросает под ноги, топчет. Сплёвывает.
- Будут лишние вопросы – передумаем. Иди.
Полковник возвращается к машине, не оглядываясь, сгребает с земли разбросанные вещи, как попало скидывает в багажник. В темноте салона замечает неподвижного, натянутого, словно неживого водителя.
На прощание южанин ещё раз обдаёт её запахами пота и алкоголя и машет рукой.
А через десяток метров их тормозят, полковника вытаскивают из машины и велят майору уезжать одному. Он выскакивает из салона.
- Коля! – повелительно кричит она. Голос хриплый, на грани срыва.
- Передумали, - скалится южанин, тряся мятым удостоверением. – Нам хирурги нужны! А ты едь, едь, нам незачем мясо.
- Коля, уезжай, - теперь тихо повторяет полковник. – Уезжай, пожалуйста.
Это было на полдороге домой. Им оставалось дожать трое суток.
***
Она попала в приграничный лагерь. Кроме неё там уже было двое полевых хирургов, таких же случайных, почти пленных, ничего не знавших.
Конфорки и правда не работали. Почти все. Но кипятить инструменты было необходимо, они обжигала пальцы, проверяя, греется ли спираль. От этого кожа стягивалась ребристыми коричневыми пятнышками – как ранними пигментными пятнами. Но прошла неделя, месяц, полтора, и эти пятна почти перестали выделяться на фоне вынужденного загара. Больше времени понадобилось, чтобы побледнели другие – от схваченных сквозь тонкие рукава ручек стерилизаторов и тиглей. Не было чистых полотенец, ваты, почти не было электричества. Не было даже перчаток – их, одноразовые, приходилось кипятить и надевать на обратную сторону…
А безымянные раненые прибывали – после сортировки, громадными партиями, стонущие, мертвенно бледные и как один молчащие, откуда они и кто.
Такие же случайные, почти пленные, ничего не знавшие и растерянные. Но она знала, она-то знала, что было истоком её пути сюда…
========== Часть 3 ==========
Тридцать лет прошло, всё о том же гудеть проводам…
***
Галя сидела в тёмной комнате, на незаправленной, разворошенной кровати. Снятое бельё кучей лежало под ногами. Она комкала его, вяло, зло. Если бы рядом была посуда, или хотя бы какая-то чашка, - расколотила бы, не задумываясь. Внутри билась мысль: крушить, хлопать, греметь! Ненавидеть!
За окном издевался снег.
- Галя. – Приоткрылась дверь, в полоске света появилось лицо отца. – Галь… Зачем ты это наговорила?
- Не знаю, - ответила она. С подбородка на груду белья соскользнула крупная капля. За ней ещё две. – Не знаю.
- Я не хочу, чтобы ты всю жизнь считала, что это я отправил тебя в…
- А кто? Не ты? – взвилась она, мгновенно выныривая из опустошающего равнодушия. – Не ты говорил мне об этом с самого детства? Детства - которого у меня и не было? Ты всю жизнь таскал меня по охотам, лагерям, палаткам! Твои вечные командировки – почему я всегда должна была ездить с тобой?!
- Это другое. Галя, я никогда не требовал от тебя быть лучшей!
- Не требовал! Никогда! А что это значило – в лучшую школу, к лучшей учительнице? Всю жизнь? Ты не помнишь, как однажды вернулся с собрания и сказал – недовольно, удивлённо, помнишь, папа? – сказал: «тебя не назвали в числе лучших»! Что это?!
- Галя, мы вместе выбирали университет! Это был твой выбор! Я предлагал тебе…