- Где он?
- Он – там… - протянула старуха, указывая на щель входа. – Он – далеко… У нас – связь, - понизив голос, прошептала она. – И Дениска не хочет кашу…
- Связь?
- Я ем – значит, это ест он. Дениска никогда не любил каши…
- Хорошая моя… - Обращение резануло ухо. Перед глазами Рогозиной мгновенно встала знакомая из той жизни – невропатолог. «Мой хороший»… Случайная встреча, улица… Сквер… Антонова на скамейке, такая же голубоглазая…
- Хорошая моя, - повторил Игнат, беря старуху за руку. – Ваш сын на войне, ему нужны силы, вы должны есть за вас обоих… Вы ведь не хотите, чтобы Денис голодал?
- Нет! – с ужасом, с присвистом зашептала она. – Нет!
- Тогда поешьте! Ну? – он снова протянул ей ложку, ласково поглаживая по сморщенной жилистой руке. – Покушайте, моя хорошая…
Рогозина смотрела, как Илья Ильхамович, грузный, седой, кормит безумную женщину, годящуюся ему в матери. Внезапно она поняла: старухе кажется, что он и есть её сын.
Полковник, шатаясь, быстро ушла прочь. Перед глазами плыло. Нет, она не смогла бы ни догадаться, что это за Денис, ни притвориться им. Нет, нет, нет, достаточно голубоглазых, хватит…
На следующий день старуха пропала.
========== Часть 6 ==========
За окнами было тихо, внутри тоже. А ей хотелось, чтобы всё скорее проснулось – люди, звуки, жизнь.
Земля, прикрытая первым снегом (он стаял уже к утру) напоминала поле, на котором спали изрешечённые солдаты. Рогозина помимо воли вспоминала фильтр стенка на стенку – когда у одной стенки оружия нет.
То тихое, что летело за окнами поезда, было похоже на «отфильтрованное».
Полковник едва давила желание разбудить Валю. Она уснула недавно, едва ли час назад, а Галя, наполненная недосыпом до краёв, - через край! – не могла даже задремать. И видано ли: целый вагон, шумный, пёстрый, разнокалиберный днём , теперь почти не шевелился, почти не вздыхал, ей казалось – почти не жил.
Поля, отфильтрованные поля. Скорее бы кончилась дорога.
Ещё два часа назад, когда они допивали чай, окрашенный не столько заваркой, сколько последними лучами, Антонова, выжато, успокоенно улыбаясь, шептала: «Ехать бы так и ехать… Ехать и ехать» - и Рогозина соглашалась.
А сейчас – скорее бы кончилась дорога.
Спит ли теперь её мальчик?.. Девочка – спит.
***
- Полковник Рогозина?
Она вздрогнула. Удивительно, как быстро успела отвыкнуть от своего звания. Слепо подняла голову, заозиралась.
- Полковник Рогозина! Кто здесь Рогозина?
- Я. – Наконец сообразила, откуда звучит голос. От входа. Человек в форме. Погоны лейтенанта.
- Со мной. – Отрубил, отвернулся и вышел.
Перекинулась взглядом с Игнатом и Ильёй. Оба глядели настороженно: у одного в глазах тяжесть трёх десятков, у другого – шести.
Рогозина стянула халат, утёрла со лба пот и вышла вслед за лейтенантом в вечернюю влажную свежесть.
Отойдя шагов на двадцать от госпитальных палаток, он остановился. Галина Николаевна не спеша подошла (не от неуважения: просто не было сил догонять), молча встала рядом.
- Военный трибунал постановил… - В свете мощного фонаря в железной клетке лейтенант оказался сорокалетним мужчиной. Не мальчишечкой, как ей показалось раньше. - …постановил казнить дезертира. Полковника. По правилам смертный приговор приводит в исполнение равный или высший по званию. Вы – полковник. Так?
- Так.
- Завтра утром расстреляете виновного.
Это был второй раз, когда она пожалела, что взяла с собой документы. Надо было оставить, потерять их ещё аэропорту, а лучше – раньше, спрятать где-нибудь, где о них бы никогда не заподозрили, например, в кабинете той самой невропатолога, которая «здравствуй, мой хороший»… Спрятать, скрыть, что она, Галина Николаевна Рогозина, - не только русская, не только хирург, но и «равный или высший по званию» - полковник. Эта троица, на которую она опиралась, следовала которой, по правилам которой жила, - теперь она рушила вдребезги всю её жизнь.
-Нет.
- Значит, вы тоже дезертир? Изменница?
- Почему о моем звании вспомнили только сейчас?
- Оно понадобилось. – Лейтенант не улыбался, не злился. Голос был тихий и ровный. – Оно понадобилось. Был бы среди докторов генерал – казнил бы генерал. Завтра утром.
Возвращаясь в госпиталь, Рогозина думала, что время бежать подкараулило её само. Либо бежать, либо…
Всю ночь за окном палатки ей чудился отец. Он снова рассказывал ей о том, какой существовал обычай: судья, выносящий смертный приговор, должен присутствовать при исполнении. Что ж, папа, сегодня я в похожей ситуации…
Что ж, папа, а помнишь нашу ссору тридцать лет назад? Помнишь? Я ведь хотела идти в педагогический. Там не заставляют убивать низших по званию.
- Галя! Галя!!!
Кто-то больно трясёт за плечо. Неужели она всё-таки уснула? Кто её будит? Илья? Он единственный здесь обращался к ней по имени. Игнат Ильхамович произносит только неизменное «Галина Николаевна»…
- Галя!
- Да, да, да, - в полубреду пробормотала полковник. – Да… Утро? Я не буду… Я не буду исполнять приказ!
- Галочка, всё хорошо… Всё в порядке, мы едем домой, Галочка!
«Галочка»…
Сон слетает мгновенно.
- Валя?!
Антонова, растрёпанная, встревоженная, растерянная, стоит, склонившись над ней в пасмурном вагонном полумраке. Память прежних дней возвращается быстрыми неровными толчками.
- Валя… Я ведь чуть не казнила человека… Во сне…
Вдруг она замечает, как у Антоновой трясутся руки. И вся она дрожит. И лихорадочно, ярко блестят глаза.
- Галя… Давай мы здесь сойдём, во Владимире. Я боюсь дальше на этом поезде. Ты никогда не верила в предчувствия, я знаю…
- Хорошо.
Они сходят в области, в каком-то посёлке. Бредут вдоль путей, сворачивают к домам, к трассе. С одними документами на двоих. Наконец снова выглядывает вечереющее закатное солнце.
- Макдоналдс, - вдруг твёрдо, со смешком, говорит Валя.
- Что?
- Вон, смотри. Впереди.
Бутерброд за тридцать семь рублей. Сухой, на вид – просто булка с плоской котлетой, но в глубине спрятаны кружочки солёных огурцов и полоска сыра. И ещё шоколадка. Фольга по краям влажная от подтаявшего шоколада, посередине бороздка, и плитка легко ломается на две равные дольки. Отлично организованное и не такое уж дорогое счастье.
- Как вкусно…
- Что дальше?
- Дальше – домой.
-А?..
Антонова прекрасно понимает, что Галя имеет в виду: «А что потом?» Но – снова светит солнце, снова течёт по её загорелым запястьям и лицу. И она опять, всё равно, несмотря ни на что, улыбается.
- Мы же ФЭС, Галя… Мы же – ФЭС!
Откуда-то с потолка льётся знакомая песня. Антонова недоверчиво прислушивается. Улыбка скользит в Галиных глазах, она кивает её недоумению:
- Да. Она.
Да, она, – играет «Контрабанда мечты». В стиле регги.