В течение многих лет я хотела быть у ног мужчин, с покорно склонённой головой стоять перед ними на коленях, голой, в ошейнике, подвластной и послушной, целовать и облизывать их ноги, быть связанной, если им это доставит удовольствие, беспомощно извиваться от страсти в их объятиях, служить им всеми возможными способами, без промедлений и без сомнений выполнять их приказы, принадлежать им и быть им подчинённой.
Клеймо выжгли высоко на левой ноге, на бедре, чуть ниже ягодицы. За то время, что мне довелось провести здесь, я носила множество ошейников, время от времени, сменявших друг друга. Моё клеймо — курсивный «Кеф», самое распространённое клеймо кейджеры, которым помечено большинство рабынь. Его ещё иногда называют «Жезл и ветви», красота под дисциплиной. Это — красивое клеймо. Оно хорошо смотрится на мне, да и на других тоже. Конечно, это всего лишь одна из множества таких меток. Ведь не обязательно же, любое имущество метить одинаково. Однако рекомендуется, чтобы каждое имущество такого рода была помечено. Это предписано Торговым Законом. Моим первым ошейником стала сомкнутая вокруг моей шеи ударом кувалды тяжёлая, толстая, округлая полоса железа. Это произошло в том доме, где я проходила обучение. Это был временный аксессуар, но он оказывал на нас своё, весьма эффективное, влияние. Когда я однажды, по глупости, посмела сделать кое-что, вызвавшее неудовольствие, он был заменён на ещё более тяжёлый, железный, шипастый ошейник, носить который было, мягко говоря, неприятно. Сама не знаю, почему мне приспичило сделать это. Не исключено, что я решила, что от меня требуется продолжать соответствовать некому имиджу, чуждому мне самой, моему самому глубинному «Я», ведь в моём прежнем мире от меня именно такое поведение и ожидалось. Но возможно, мне просто стало любопытно проверить, что могло бы произойти, если бы я оказалась не в состоянии подчиниться хотя бы в некой мелочи, если бы я рискнула продемонстрировать хотя бы видимость сопротивления или упрямства. Конечно, урок мне преподанный был очень быстрым и недвусмысленным. Возможно, я просто хотела установить очерченные для меня границы или пределы, так сказать, длину поводка. Конечно, это метафора, но для нас нет ничего необычного в том, чтобы быть взятыми на поводок. Нас часто публично выводят на прогулку на поводке. Наши хозяева часто гордятся нами и любят представлять нас в самом выгодном свете. А разве в моём родном мире не так же поступают с лошадьми, собаками и другими домашними животными? Мы должны держать осанку и идти красиво. Иногда нам даже оставляют руки свободными. В любом случае, до моего сведения быстро довели, и границы, и пределы, и, так сказать, длину поводка, и много чего ещё. Что интересно, меня нисколько не огорчили последствия моего маленького эксперимента, скорее, поощрили и дали чувство уверенности. Зато, какой благодарностью я была переполнена, когда я заслужила свой первый, более типичный ошейник, лёгкий, плоский и плотно обнимающий мою шею. Какое облегчение и гордость охватили меня, когда, по окончании обучения, он был впервые заперт на моём горле. Я знала, кто я такая, и я хотела, чтобы он был там. Я знала, что принадлежала ошейнику. Я подозревала об этом, даже на моей прежней планете, на Земле.
Глава 4
Очевидно, что её ещё ни разу не продавали. Новую девку видно с первого взгляда. Не то, чтобы они пытались сопротивляться или кричать, желание делать что-то подобное у них отбивают уже после второго или третьего дня обучения. Это неприемлемо. Как правило, столь прискорбно, глупо и по-дурацки бесполезно ведут себя лишь те, кто всего день или около того как были сняты с общей цепи, кто не успели дойти до работоргового дома, а побывали только на ночёвках в полевых лагерях, те, кого ещё не успели толком проинструктировать, кого пока ещё не начали дрессировать. Удар или два плети, и они замолкают и становятся послушными, как те, кто они есть. Ещё пара ударов и они, упав на живот, тянут руки к покупателям, умоляя их купить.
Скорее, в большинстве случаев, отличия заключаются в другом. Тут и удивление и неуверенность, колебания и робость, инертность и неестественность, нехватка изящности и артистизма, готовности и рвения.
На лицах одних читается явное страдание и испуг. Другие ошеломлены и напуганы до слабости в животе, настолько, что перестают его контролировать, непреднамеренно пуская воду, а то и опорожняя кишечник. Некоторых тошнит. Так что, вовсе не случайно и не беспричинно сцена торгов посыпана слоем опилок, настолько толстым, что их ноги тонут в них по щиколотки. Влага и грязь может быть впитана и присыпана опилками перед выходом последующих лотов! Безусловно, такие эксцессы, скорее редкость, чем правило, вероятно, по причине того, что с товаром зачастую проводятся репетиции торгов. Таким образом, лоты знают о том, что их ожидает. Конечно, не всем и не всегда этого оказывается достаточно, одно дело репетиция, другое — аукцион, так что всегда есть место для сюрпризов и неожиданностей. Невозможно ведь поведать каждому новому лоту обо всём, что с ней может быть сделано на подиуме. Рискну предположить, что они вряд ли смогут забыть свою первую продажу. О причинах этого нетрудно догадаться, всё же именно первая продажа является самой трудной. Впрочем, не буду утверждать это со стопроцентной уверенностью, всё же всегда есть варианты, поскольку тут многое может зависеть от дома и аукциониста, от рынка и настроения покупателей, и от множества других нюансов. Например, если покупателям становится известно, что данный лот когда-то был свободной женщиной вражеского города, то даже третья или четвёртая продажа может стать пугающим опытом. Многих, конечно, пугает и даже ужасает то, как с ними обращаются и как выставляют напоказ. Многие, что, интересно, даже несмотря на их обучение, чувствуют себя пристыженными и оскорблёнными. А чего ещё они ожидали? Кто станет покупать одетую рабыню? Быть может, они не ожидали, что это будет сделано настолько очевидно? Или не ожидали того, что их обработают и продемонстрируют как тех, кем они теперь являются? Возможно, также, что это имеет отношение ко всей ситуации целиком, к её реальности, к её новизне, к эмоциям, свету факела, аукционисту, крикам мужчин, предлагающим цену.