— Ха-ха-ха!.. — медленно рассмеялся Феофан. — Очень рад вас видеть! Ну, и надавали вы нам работы — все сушильни я превратил в склады, а загорели как, батюшки! Пройдемте в комнату.
Кондратий вошел и сел. В опийной конторе было пустынно. Сезон окончился, урожай опия был сдан, и пустые комнаты, освобожденные от толпы, казались большими. Только стены и чисто вымытые полы были пропитаны сладким дурманом опия, кислым запахом чапанов и острого конского пота. Феофан задал несколько вопросов об экспедиции. Кондратий ответил сдержанно и неохотно.
— Я звал вас вот по какому делу… — начал Феофан.
Он подробно и долго стал развивать мысль о кооперации среди возделывателей опия.
— Вы понимаете, — говорил Феофан, — если мы проведем кооперирование, то будем иметь дело не с отдельными лицами, а с коллективами. Тогда отпадет всякая возможность эксплуатации бедняков. И мы изживем контрабанду в самый короткий срок. Но это только половина дела. Люди будут иметь постоянную работу, и можно будет бороться с этой чертовой нищетой, которая переворачивает все кверху дном.
Кондратий выслушал до конца, и Феофан спросил:
— Вы дадите мне несколько конных, чтобы они раз везли по аулам объявление о кооперативах? Как только земледельцы будут объединены, главари останутся без людей. Это легко провести, так как рядовой контрабандист получает гроши. Вы знаете это.
Кондратий задумчиво кивал головой и глядел в пыльное окно, по которому звенели мухи. Вдруг на улице послышался шум. Он был так необычен в это время, после сдачи урожая, что оба встали и подошли к окну. Гул все приближался и рос. Отдельные голоса сливались в какой-то сумасшедший крик. Кондратий распахнул окно и выглянул.
Из боковой улицы хлынула пестрая толпа. Кого только тут не было: пешие и конные местные жители и пограничники, кузнецы и праздные зеваки с базара. При виде Кондратия в толпе закричали, загикали. Поднялся один сплошной вой. Оса ничего не понимал. Люди бесновались, размахивая руками, и старались что-то объяснить. Разгоряченные лица глядели из толпы вытаращенными глазами. Какие-то незнакомые люди, старые и молодые, толстые и тонкие, поспешно слезали с коней и перли на крыльцо.
Толпа ввалилась в комнаты и затопила всю контору. Гомон и крик был такой, что разобраться в происходящем было совершенно невозможно. Оса пробовал кричать, на его голос тонул в воплях бесновавшейся толпы. Где-то в тесных рядах позади началась давка, перешедшая в драку. В середине толпы на улице Кондратий увидел Саламатина и Юлдаша, которые должны были сидеть под арестом. Они гарцевали на грязных лошадях и слонялись с толпой вместо того, чтобы сидеть на гауптвахте. Оса побелел от бешенства и, замахав им рукой, стал звать их, но оба сделали вид, что не заметили его распоряжения.
Толпа вытолкнула вперед несколько человек. Джантай и Алы тащили за собой кого-то. Человек упирался, хватался за других и отворачивал лицо. Наконец все разразились таким хохотом, что стекла задребезжали, и перед Кондратием предстал Байзак. Он был общипан, помят, имел довольно жалкий вид. Стараясь храбриться, он улыбался. В его улыбке была смесь наглости и трусости.
— Вот, вот! — кричал, захлебываясь, Джантай.
Он пробирался к Кондратию, размахивая какой-то бумагой. Алы, красный и злой, что-то кричал Байзаку, но: Оса даже вблизи не мог разобрать, что именно.
— Бармаки, бармаки! — закричал Джантай у самого уха.
Толпа ревела и хохотала. Кондратий поднял руку, и через несколько минут стало тихо. Тогда несколько пастухов‑киргизов обступили его и заговорили наперебой.
— Мы должны были ему деньги и потому на чистой бумаге прикладывали пальцы, — заговорил один.
Его лоб лоснился от пота, он дико таращил глаза.
Кондратий не успел его дослушать, как другой схватил кавалериста за плечи, повернул к себе и стал кричать, продолжая рассказ первого.
— Когда мы приложили пальцы, то он вместо счета денег написал, что мы его выбрали председателем. Теперь он нас совсем ограбит!
Кричавший вцепился руками в Кондратия, чтобы договорить до конца, но его силой оторвали от командира. Кто-то новый, с серебряной серьгой в ухе, продолжал рассказ.
— Золотой Рот сказал нам, что мы выбрали Байзака, а мы этого и не знали. Мы Байзака не выбирали! Байзак тут, и бумага тут. Только он один против всех! Ударь Байзака по голове!
Байзак оглядывал всех, как затравленный волк. Он смотрел исподлобья и тянул Кондратия за рукав. Он хотел что-то сказать. Но тут в первый раз за семь лет кто-то вслух, всенародно, при нем выкрикнул его грозное прозвище: