Атом насупился и покраснел. Несмотря на порядочное алкогольное опьянение, обычно стирающее зачаточные рамки совести и приличий, кои в системе координат его норм и морали отсутствовали в принципе, вспоминать о том неудавшемся экспериментальном опыте употребления инъекционных наркотиков было неприятно и стыдливо. Он поспешил перевести неудобную тему.
— И как же тебя Сипа в девяностом выручил?
— О-о-о! — Шмыга допил остатки коньяка и вытряс оставшиеся капли на снег, продолжая держать пустую бутылку. — Сипа — пацан! Всегда им был! Время тугое было в те дни. Отец на заводе своем годами получки не видел. Швырнули как-то раз гречки два мешка и маргарина — весь холодильник этим говном забит был. И вот так полгода только этим и питались. Я куреху даже не мог купить. Бычки с Сипой подбирали, представляешь? — Он смерил взглядом Атома. — Кстати, дай сигаретку!
Собутыльник протянул пачку «Явы». Шмыга достал сигарету, сунул в угол рта и покрутил в воздухе колесико воображаемой зажигалки. Атом прикурил ему сигарету. Закурил сам. Вдалеке послышался резкий визг тормозящего автомобиля.
— Да... Как вспомнишь, — продолжил Шмыга, выпустив струю сизого дыма в воздух. — Мы ведь пиздюками тогда еще по сути были. А выбора уже не было: вроде вся жизнь впереди, но кому она нахуй нужна такая? Выбор один стоял: либо воруй, барыжь, наебывай, крутись — либо медленно сдохни, пожирая гречку вприкуску с маргарином. Мы выбрали первое. Я тогда после девятого в учило пошел, на столяра, — он сделал ударение на первый слог. — Там-то один парниша и подсказал, что можно нехилые бабки поднимать, снимая значки с тачек. Для нас, пиздюков, нехилые, само собой. На улицах только-только стали массово появляться первые иномарки. Не так, конечно, как сейчас, но по три-четыре машины во дворе стояло уже. И не то говно, что сейчас, а настоящие — «бумеры», «мерсы», «ауди». Про значки, в общем-то, я и до этого слыхивал, знал, что снимают, но вот то, что их можно толкнуть, да за нехуевый прайс — даже представить не мог. А парниша, погоняло у него еще такое пидорское было — Кельвин, потому что джинсы все время носил Calvin Klein, отвез нас с Сипой на Южнопортовый авторынок и свел с барыгами, которые брали на ура эмблемы тачек, даже русских, а трехлучевую звезду так с руками отрывали. И дело пошло. Трудились не покладая рук несколько месяцев.
— Мы тоже значки снимали, — кивнул со знающим видом Атом.
— Ты, Вась, не равняй хуй с ручкой трамвайной. Когда ты снимал, это уже никому не упало. А мы в самую струю попали. Помню, однажды с улова вышло больше ста баксов на рыло, представляешь? Нет, ты не представляешь. Баксы уже не те, цены уже не те, все не то. Мы первым делом в «Макдональдс» зашли и наелись досыта этим говном поролоновым. Сипа столько сожрал, бедняга, что обратно полезло, — мышцы лица Шмыги скривились в подобие улыбки. — За соседним столом чмырь какой-то сидел с телкой, так он его таким фонтаном блевоты обдал, что у того аж очки с прыщавой рожи слетели. Ну а потом мы купили водки, самой дорогой, и хорошенько так нахуярились! Мы были счастливы. По-настоящему счастливы! И занимались этой темой почти год. Пока однажды, срезая тросик очередной «мерсовской» звезды, мне не прилетел нехуевый удар в ухо. Бах, бля! — он бросил пустую бутылку «Киновского» на асфальт. Раздался приглушенный хлопок. — Вот так примерно и было! — Шмыга засмеялся. — Только еще искры из глаз. Не повезло мне тогда. Хозяин тачки, бычара такой, спалил прямо во время деляны, представляешь? Я повалился, в клубок завернулся, от боли охуеваю просто, а он все пиздит и пиздит ногами. Мысленно с жизнью уже попрощался. И вдруг слышу удар такой глухой, будто арбуз раскололи. И бык на меня валится. Я встать пытаюсь, тяжело же, еще болит все пиздец, и случайно головы касаюсь. На руку смотрю, а там каша какая-то. Я как понял, что это мозги, так обратно повалился навзничь. В себя пришел только через пару минут. Вижу, Сипа рядом присел на корты, в одной руке фомка, другой чинарик смолит. Улыбается. Говорит: «Вставай, братан! Пора рвать когти!» Я бы, натурально, от страха обосрался, а он просто сидит спокойно с чинариком, не торопится. «Пора рвать когти!» — прям как сейчас помню этот голос. А ты мне: «Саша Белый, Петя Рама», — Шмыга снисходительно посмотрел на Атома. — Так что давай-ка пойдем, слазим на чердак, возьмем волыну и подымем еще, как нормальные пацаны. В память о Сипе.