– Нет, – едва не плачу, когда опять ощущаю внутри себя пустоту. – Возьми меня, Колин, я не могу больше…
И только потом доходит, что муж прервался для того, чтобы избавить нас двоих от мешающей одежды. Меня переворачивают и кладут животом на импровизированное ложе, попутно стягивая порванные по срединному шву штаны к щиколоткам. Запоздало пугаюсь, что шаткая конструкция носилок не приспособлена для таких упражнений и мне грозит сверзиться с них, стоит Колину сделать первый толчок, но все мысли о предосторожности вылетают из головы, когда чувствую гладкую и горячую головку, пристраивающуюся туда, где ей и следует быть. Развожу ноги шире и довольно потираюсь о плоть мужа, приподнимая ягодицы еще выше, а голову опуская на вцепившиеся в край носилок руки. Ну же…
– Никаких других. Никогда, слышишь, Хави, – раздается хриплый стон над ухом, а потом меня заполняют одним собственническим движением, подчиняя себе.
Он не дает мне и секунды привыкнуть: размашистые, быстрые фрикции не оставляют сомнений в том, какой силы было его желание, которое теперь уже не сдерживается ни риском моей смерти, ни присутствием полиции… В какой-то момент он меняет угол, и всё – мой дискомфорт от напористого вторжения позабыт – я начинаю отвечать, делать встречные толчки, подмахивать, стонать, просить, нет, умолять войти еще сильнее и еще глубже. Кажется, мой голос срывается на визг, стоит крепкой ладони обхватить мой возбужденный член и провести пару движений по всей его длине…
– Я сейчас…– подступающий оргазм движется с мощностью и неизбежностью цунами, – я… Колин…
Взрываюсь, повторяя имя любимого и сотрясаясь от мощной дрожи, пронзившей мое тело… Последнее, что помню, так это горячее семя мужа на своей пояснице и легкую боль от укуса в загривок. Мой… мой альфа. Да…
***
– Хави, – мои руки поднимают и устраивают на…шее. – Обхвати крепче. Выходим.
– М-м-м, – сонный мозг ничего не понимает, куда и зачем?
– Приехали уже, воробышек. Мистер Аффингтон, наш невольный водитель, и так проявил полное понимание нашей ситуации, но больше ждать не может. Тебя понести, или пойдешь?
Открываю глаза и оглядываюсь. И в самом деле, приехали куда-то. Скорая стоит. Я облачен в больничную сорочку до середины бедра, на носилках лежит сверток, в котором по цвету опознаю очередные порванные брюки.
– Где мы?
– На Лоутен-Гарденс, – Колин справляется с замками, распахивает двери и спрыгивает на асфальт. На улице уже глубокая ночь. – Этот адрес был указан в твоей медицинской карте. Пойдем.
Пара шагов и вот она, свобода. Многоэтажка встречает нас погашенными окнами. Не успеваю сказать, что обувь осталась в убежище Фрэнки, как Колин подхватывает меня на руки, в который раз за этот безумный день. Бормочу, что так разучусь ходить, а муж сорвет спину и повредит рану, за что получаю шлепок по едва прикрытым полушариям за недостойные счастливого молодожена мысли, сомнения в силе своего альфы и приказ наслаждаться объятиями.
Колин ставит меня точно на придверный коврик и достает припрятанный запасной ключ из тайника в наличнике. Переступаю порог. За спиной щелкает замок, а руки мужа оказываются у меня на плечах. Откидываю голову на его грудь, наслаждаясь поддержкой, пытаясь облечь в слова хотя бы десятую часть от того, что чувствую.
– Не получается, – горестно сообщаю свой вывод.
– Что не получается? – тихонько переспрашивает Колин.
– Слова подобрать, чтобы передать, что я к тебе чувствую.
– Воробышек, – он легонько подталкивает меня сделать пару шагов по коридору и подводит меня к зеркалу. – Включи свет.
Тянусь к выключателю. Жмурюсь с непривычки, но после все же смотрю на наше отражение. Вижу себя, встрепанного, с искусанными и алыми от поцелуев губами и сияющими ярче бриллиантов глазами, в кольце рук своего любимого. А у Колина нет привычной вертикальной морщинки между бровями, зато есть шальная, какая-то пьяная, улыбка, и вообще, весь вид счастливый и мальчишеский, словно наша разница в возрасте сократилась на несколько лет.
– Мне не нужны слова, чтобы видеть счастье в твоих глазах, Хави, – чуть слышно произносит муж, разворачивая меня к себе и склоняясь к губам. – Ты купаешь меня в своей любви, что меня сносит от одного твоего взгляда.
Поцелуй выходит неспешным, тягучим и очень нежным. Так можно целоваться бесконечно, но синхронно заурчавшие желудки заставляют нас друг от друга отпрянуть и рассмеяться.
– Есть телефон круглосуточной службы доставки, – виновато смотрит Колин на мое расстроенное лицо при виде выключенного холодильника, в котором нет даже бутылки минералки. – Мне они открыли почти неограниченный кредит.
– Давай закажем пиццу, а пока она едет, примем душ? – стягиваю через себя больничную рубашку и, бросив ее в лицо альфе, убегаю в ванную, не особо надеясь, что преуспею, но отчаянно желая быть пойманным, зацелованным и вымытым своим собственным мужем. А еда может подождать…
Ожидания сбываются. Меня нежат в огромной чугунной ванне, доставшейся от прежнего владельца квартиры, намыливая и невинно лаская от пяток до макушки. Мысленно возношу осанну Луи, который уговорил меня в свое время не выбрасывать ее в угоду душевой кабине, которой и так нашлось место здесь же. Теперь понимаю, зачем.
– Моя очередь! – безапелляционно заявляю супругу, выхватывая из его рук губку. – И не возражай.
Он посмеивается и поднимает руки в притворном поражении.
– Делай все, что захочешь, радость моя, – ха, это он думает, что я себя буду намыливать, а он, так как раненый, избежит совместных водных процедур? Ну уж нет.
– Раздевайся, – смотрю на держащиеся на бедрах джинсы. – И иди в душевую кабину. Я сейчас. Ты ранен, поэтому я вымою своего защитника…
Муж ничего не говорит, но подчиняется. Господи, в горле пересыхает, когда он встает предо мной обнаженным, а в паху просыпается знакомое томление, которое, не надо быть предсказателем, чтобы догадаться, вскоре разойдется по всему телу огненными стрелами желания...
Вылезаю из ванны и на плохо слушающихся ногах иду в душевую кабинку, где вдвоем очень тесно, но в нашем случае это не недостаток. С наслаждением обнимаю Колина сзади и начинаю скользить губкой по широченным плечам, рельефной спине, постепенно спускаясь к крепким ягодицам, безупречным бедрам и точеным икрам. Ты абсолютно прекрасен, муж мой.
– Повернись, – хрипло прошу, оставаясь сидеть на коленях и ощущая тепло водяных струй, что неспешно стекают по моему телу.
Когда он поворачивается, я опять приступаю к намыливанию. Узкие ступни с длинными пальцами, икры, колени, бедра… Целую каждый дюйм этих бесконечно совершенных ног, поднимаясь все выше. Губкой касаюсь крупного, чуть подрагивающего от моих прикосновений члена. Намыливаю и его, поднимая взгляд на судорожно выдохнувшего мужа. Да, дорогой, ты сам сказал, чтобы я делал все, что хочу. А я хочу ласкать тебя. Смываю мыло с губки и набираю чистую воду, чтобы избавить от пены такую важную часть тела. Ровно для того, чтобы вернуть мужу долг, который за мной числится еще с той поры, как…
– Хави! – кажется, он произносит это на инфразвуке, а руки… руки Колина вцепляются мне в волосы, когда мои губы прикасаются к головке, язык слегка проходится по натянутой, как струна, уздечке, а пальцы поудобнее перехватывают основание члена.
– Я неопытен в таких ласках, но очень хочу научиться… – опускаю голову и насаживаюсь ртом на всю глубину… – Если ты подскажешь, как сделать, чтобы тебе понравилось…
Делаю еще пару... Пару десятков посасывающих движений, чувствуя, как движется кровь по сосудам, и горячая плоть приподнимается и становится еще более твердой. Отрываюсь от этого захватывающего занятия и смотрю на привалившегося к стенке душевой Колина, который в этот момент приоткрывает веки, чтобы посмотреть на меня совершенно поплывшим взглядом.
– Колин? Тебе плохо? – машинально провожу по всей длине уже очень большого члена рукой и обрисовываю большим пальцем контур головки. – Я что-то не то…
Договорить не удается, потому что меня буквально дергают вверх и сминают губы в напористом и захватническом поцелуе. Муж подхватывает меня под ягодицы, продолжая жадно исследовать мой рот, потирается своим напряженным членом о мой, и мне ничего не остается, как обхватить его торс руками и ногами, чтобы прижаться еще теснее. И делаю это совершенно вовремя, потому что Колин решает выйти из кабинки, не разрывая объятий.