– Да, Федор Иванович прямо-таки преобразился. И концерты идут «на ура». И вся Москва его песни перепевает. Кстати, имею честь быть лично с ним знакомым… А моя гитара еще цела?
– Да, конечно, она в твоей комнате.
– Тогда я – сейчас…
Возвращаюсь с семистрункой в руках, чуть-чуть подстраиваю… Ну, гулять так гулять…
Глава 2
Вчера всё-таки договорились с батюшкой, что нанесу визит в университет сказать пару ласковых излишне темпераментным студиозусам, вот к назначенному часу и стою в вестибюле в ожидании «гида». Несмотря на весь мой геройский антураж, включая недавно введенные нашивки за ранения, погулять по коридорам вахтеры почтительно, но твердо не пустили, дозволено было только сдать шинель с папахой в гардероб. Шашку отдавать в чужие руки не стал, оставил, как награду, в дополнение к Георгию и Владимирам. После звонка пустынный коридор наполняется народом, спешащим по своим делам, и под любопытными взглядами возникает постоянное желание куда-нибудь спрятаться. В конце концов, излишнее внимание надоедает, и ухожу в себя, почти переставая обращать внимание на зевак. Но ненадолго. От любования зимним городским пейзажем в окне отвлекает возглас:
– Денис?! Ты?..
Поворачиваюсь на звук. В двух шагах стоит и удивленно смотрит на меня молодая, хорошо одетая и очень красивая барышня. Прямо-таки роковая красотка. Но роковая для кого-нибудь другого, не для меня. Для меня она была роковой два года назад. Это из-за размолвки с ней Денис Гуров отправился на фронт искать свою погибель, но вместо этого нашёл меня… Не знаю, какие чувства были в душе тогда, но сейчас – полное безразличие…
– Добрый день, сударыня.
– Ты что, не узнал меня?.. Это я, Вера… Вера Нетенина, я учусь здесь, на Вспомогательных женских медицинских курсах. Неужели я так изменилась?..
– Нет, не изменились. Я узнал вас.
– Тогда почему?.. – Она обрывает фразу и смотрит мне прямо в глаза, затем продолжает, сбившись с голоса: – Раньше со мной ты разговаривал другим тоном.
– Раньше я был другим.
– Каким?
– Немного наивным восторженным юношей, которого уже давно нет.
– А кто тогда есть?
– Не знаю. Наверное, офицер-фронтовик, хлебнувший прелестей войны полной чашей.
– И этот офицер забыл всё-всё? То, что было совсем недавно?
– Нет, не забыл. А насчет «недавно»… На фронте время течёт по-другому. Мне кажется, наоборот это было очень давно, в какой-то прошлой жизни, которую не вернуть.
– Почему?.. Я здесь, ты здесь, что мешает нам?.. – В глазах появляется отчаянная надежда и тщательно загоняемое в самый дальний уголок, чтоб не сглазить, ощущение несбыточности этой самой надежды.
– Хотя бы потому, что всё необходимое, и даже немного сверх того, было сказано в нашу последнюю встречу.
– Да, я знаю, я виновата… Я поверила тому, что про тебя наговорили. Какое счастье, что я не вышла за этого негодяя!.. Денис, прости меня…
– Я давно простил вас, сударыня. – Вообще-то, в таких случаях нужно слушать своё сердце, а не чужие шепотки над ухом. Во всяком случае, у нас с Дашей именно так…
Снова долгая пауза, затем заранее пугаясь от догадки, она выдает версию:
– У тебя есть другая?..
– Да, есть. И я на ней женат.
– …И кто же она?..
– Сестра милосердия, выхаживала меня после контузии.
– …Она его за муки полюбила, а он её – за состраданье к ним? – с горькой, немного кривой улыбкой она перефразирует Шекспира.
– Это ваши мысли, сударыня. Увольте, не смею разубеждать… И – прощайте, меня уже ждут. – Щелчок каблуками, короткий кивок головой, и я иду навстречу отцу Димитрию, который стоит у лестницы, деликатно не решаясь нам помешать.
Заходим в аудиторию вместе со звонком. Обитатели встречают нас настороженно, видимо, не ожидали, что батюшка придёт не один, и, судя по двум с лишним десяткам разочарованных мордочек, готовились порезвиться ещё раз. В наступающей тишине слышится запоздалый громкий шёпот «Жандармы!» откуда-то с верхнего ряда. Оккупирую преподавательскую трибуну и вежливо здороваюсь:
– Здравствуйте, господа несостоявшиеся лекари…
В ответ слышны звуки, которые можно охарактеризовать как «Приветствие пчелиного роя приближающемуся Винни-Пуху». Пережидаю шум и наконец-то слышу вопрос, который должен был прозвучать сразу:
– Позвольте полюбопытствовать, господин офицер, а почему, собственно, несостоявшиеся?..