Не могла. Просто ей хочется дойти до магистрали. Хочется встретить поезд.
Хочется войти в вагон и упасть. И спать. Не просыпаясь. Спать всегда. И пусть с нее снимут ботинки. Она никогда не будет больше ходить в ботинках.
Бредет.
В руки себя взять надо. Так надо идти, чтобы ботинки не цеплялись один за другой. Не цеплялись. Не цеплялись. Очень может быть, что мост и разъезд - вовсе не мираж. Очень может быть, что дошла она. И может, ей повезло, что дошла в тот момент, когда поезд тут стоит. В субботу до полудня. А может, товарищ Сталин прислал "Главспецремстрой" и приказал ждать, и ждать, и ждать.
Ее ждать. Ждать, пока птичка не прилетит. Ну этого быть не могло. У поезда других дел много. И у других таких же поездов дел много. Вон какая страна, и всю ее контролировать надо. Может быть, суббота сегодня. Только вот в чем проблема: если она добредет до поезда, хватит ли сил по ступенькам вскарабкаться? Не хватит. Что тогда делать? Стучать кулаком по двери. А хватит ли сил стучать? Услышит ли ее кто? Ослабели руки. Это когда-то она в морду могла подвести мастеру Никанору. Теперь руки висят, как крылья у раненой птицы. Смешно: издыхающая Жарптица. Может, самое время "Люгер" бросить? Легче станет. На целую тонну станет легче. Если опоздает на поезд, то упадет у рельсов, поспит минут десять, вернется в поле и "Люгер" найдет. Следующей субботы ей все равно не дождаться. Вот "Люгер" в самую пору ей и сгодится.
Стрельнуть в себя. А если дойдет она до поезда и успеет в него забраться, то скажет, чтобы сбегали в поле да "Люгер" и подобрали. А сейчас без него легче будет. Легче. Будет совсем легко.
Некоторые думают, что власть Сталина - это самое страшное, что выпало на долю России. И осуждают мою героиню Настеньку Жар-птицу за то, что людей стреляет без трепета душевного.
Я не стал расстрелы в деталях описывать, а допросы полностью опустил. Но ясно без описаний, на допросах Жар-птица не праздным наблюдателем была и на расстрелах - отнюдь не зрителем. Допрос и расстрел - работа.
На допросах и расстрелах Настя работала. Уверенно и спокойно.
Отдавая себя работе полностью.
Потому что власть Сталина не считала худшим вариантом.
В монастыре свободно Настя могла читать хоть Троцкого, хоть Бухарина, хоть Радека. Не запрещалось. Даже рекомендовалось. И висели фотографии вождей, которые врагами оказались. Настя на Троцкого часто смотрела. В глаза портрету.
А однажды на руки посмотрела. Большая фотография, спокойное лицо, свободное положение тела, руки на животе. А на руках - маникюр. Ногти товарища Троцкого длинны и ухоженны, как ногти стареющей придворной красавицы.
Почему-то эти ногти Насте покоя не давали. Почему-то возненавидела она их.
Предлагал товарищ Троцкий ликвидировать семью и собственность. Предлагал всех организовать в трудовые армии. Только не сказал товарищ Троцкий, кто этими трудовыми армиями будет командовать. И как-то пальцы холеные товарища Троцкого, и полированные длинные ногти под ярким красным лаком не вязались с идеей трудовых армий. Или очень даже с этой идеей вязались. Просто закрыла Настя глаза и представила себе, что есть трудовая армия...
У товарища Сталина тоже есть трудовые армии. Они называются коротко и просто - ГУЛАГ. У товарища Сталина в трудовых армиях совсем мало людей. Никак не больше десяти процентов населения. А товарищ Троцкий предлагал всех. У товарища Сталина трудовые армии только для перевоспитания. Каждый надежду таит оттуда вернуться. А товарищ Троцкий предлагал всех туда. Навсегда. Без всякой надежды... И ногти товарищ Сталин красным лаком не красит...
Так что, если попадались Насте иногда троцкисты, то она допрашивала их с особым пристрастием и стреляла с особой любовью.
Попадались ей и бухаринцы. Товарищ Бухарин был романтиком революции. Предлагал вывести новую породу людей. Путем расстрелов. Убивать плохих, чтобы остались только хорошие. Великолепная идея. Только кому-то надо будет решения принимать, кого стрелять, кого миловать. И получается сразу класс людей с абсолютной властью... И если романтика товарища Бухарина расстреляли, так ведь в соответствии с его же собственной идеей. Он-то себя считал хорошим, а поди докажи, что ты хороший...
Знала Настя, что будет, если власть возьмет товарищ Зиновьев, который считал только те структуры прочными, "под которыми струится кровь". Так товарищ Зиновьев и выражался публично и печатно.
И пока Сталин воевал против всяких радеков и Каменевых, тихо поднялась над Россией жуткая тень капризного, трусливого, самовлюбленного, изнеженного, извращенного, предельно жестокого барина по имени Тухачевский. И рядом с Тухачевским - безграмотный Якир, заливший землю потоками крови невинных. Якир в каждом занятом коммунистами районе устанавливал процент мирного населения, которое подлежало истреблению.
И много еще их было.
Спасти Россию - не допустить к власти Тухачевского - Сталин мог, только опираясь на Ежова. В борьбе против Тухачевского Сталин вынужден был дать Ежову почти абсолютную власть. И закружилась голова у товарища Ежова. И самого потянуло на власть... Он мог ее взять. И что бы тогда ждало Россию?
Понимала Настя, что повезло России. Понимала, что власть Сталина - не худший вариант. Без этой власти миллионы шакалов, выброшенных на гребень революцией, растерзают страну.
Понимала Жар-птица - бывает хуже.
Занимала она скромный незаметный пост и на этом посту, как тысячи других, делала все, что в человеческих силах, и сверх того, чтобы худшего не допустить.
Оптимисты думают, что жизнь - это борьба добра и зла. Ей жизнь не представлялась в столь розовом свете. Она знала, что жизнь - это борьба зла с еще большим злом.
Не пропадает мираж на горизонте. Стоит "Главспецремстрой" явный, как картиночка. И решила: идти до самого миража. И умереть. В движении.
Идет. Пахнет железнодорожный разъезд углем. Пахнут шпалы запахом своим особым.
Их какой-то чертовщиной пропитывают, чтоб не гнили. Издалека Настя запахи железнодорожные чувствует. Хорошо, но от острого запаха голову ломит.