Восьмой съезд партии принял решение о перестройке всего военного дела, о широком использовании старых специалистов. Ленин требовал, чтобы война велась по-настоящему, на научных военных основах. Безбоязненно были призваны и направлены в Красную Армию тысячи царских офицеров, начиная с прапорщиков и кончая генералами. Бесчисленные и почти бесконтрольные отряды сгруппировали в полки и дивизии, установив для них общеармейскую нумерацию. Отобрали эшелоны, заставив опиравшиеся на них войсковые части сойти на матушку-землю. На всех угрожаемых направлениях, введя трудовую повинность для буржуазии, создали оборонительные рубежи с окопами, пулеметными гнездами, проволочными заграждениями.
На основном направлении Харьков — Курск наступила передышка. Шквальные атаки деникинских офицерских полков и донской кавалерии разбивались где-то далеко на юго-востоке о твердыни Царицына. 42-я дивизия отбивала не столь уже частые наскоки белоказачьих гундоровских полков. Оставаясь на старых позициях, она впитывала в себя внушительную подмогу — новое пополнение красноармейцами, политическим и командным составом, материальной частью.
42-я стрелковая, бывшая Украинская партизанская дивизия, считалась самой боевой среди прочих соединений 13-й армии. Ее полки насчитывали в своих рядах много гришинских шахтеров, луганских металлистов, старобельских партизан. В первую драку с врагом неудержимо рвались проходчики, навалоотбойщики, крепильщики, камеронщики, врубмашинисты, всё, как они сами себя называли — кайловое и обушковое братство. Отличались и сталевары, горновые слесари и токари Криворожья. Не отставали от них и красные армейцы — шумные селяне Славянщины и Изюмщины. А с ними — мужественные сыны далекой Чувашии и соседнего с ней марийского края, земли которого упираются в широкую и привольную Волгу.
Показывая пример доблести и отваги, цементировали это монолитное и несгибаемое советское воинство 42-й стрелковой шахтерской дивизии Донбасса не только партийцы из его шахт, рудников и цехов, но и добровольцы — верные бойцы ленинской партии, коммунары Киева, кварталы которого спокон веков упираются в буйный и прекрасный Днепр.
Все они, все эти воины-богатыри, оставляя на своем боевом пути десятки и сотни лучших товарищей, сдерживали натиск белой орды[1].
Петра Дындика назначили политическим комиссаром штабного кавалерийского эскадрона. Ядро его составляли обстрелянные партизаны Донбасса. В Казачке поредевший в боях эскадрон пополнили добровольно явившимися дезертирами. Всадники эскадрона, неся службу летучей почты, находились все время в разгоне. Они возили пакеты из штаба дивизии в ее бригады и полки.
— А ты на лошади ездить умеешь? — спрашивали Дындика в политотделе.
— Будьте в спокойствии, касатики. На реях кто верхом ездил? Моряк Дындик. На буферах кто марши-походы совершал, без седла, имейте в виду? Он же? Минер Дындик в семнадцатом году, плавая на корабле-дредноуте, на благородной лошадке проехался. Самого адмирала Зубеева взнуздал. А он норовистый был конь.
Булату предложили поехать комиссаром одного из стрелковых полков.
— У тебя, — говорили ему, — боевой стаж, да и на курсах неплохо подковался.
— Рановато на полк, зелен, — отказывался Булат. — Еще политбойцом — понимаю. А вообще, прежде чем идти в горячее дело, не вредно недельку-другую изучить обстановку, людей.
Его назначили лектором на дивизионные курсы, готовившие низовых политических и партийных работников.
Маруся Коваль, Дындик, Булат поместились на квартире у местного мирошника.
На одном из сельских митингов крестьяне решили отобрать у кулака-полупомещика землю и оставить его хозяйничать на паровой его мельнице.
В одной из комнат огромного дома поместились Булат и Дындик. Маленькую, как клетушка, светелочку возле сеней заняла Мария Коваль, назначенная начальником политотдела дивизии. В помещичьем зале расположился новый начальник штаба 42-й дивизии Парусов и его адъютант Карлуша Кнафт. Оба они по мобилизации бывших офицеров недавно прибыли на фронт.
На стенах всех комнат помещичьего дома висели выцветшие олеографии. Они изображали обвешанных зайцами охотников в широких шляпах с традиционным егерским перышком.
В первый же вечер Маруся Коваль занялась общим хозяйством.
— Здорово люди живут, — ввалившись в кухню, съязвил Кнафт, — убей меня киця лапой — пахнет молочным киселем…
1
Проживающей ныне в Попасной ветеран дивизии, военный комендант Донецка (Юзовки) после освобождения от деникинцев в декабре 1919 года, А. Г. Ручко пишет: «Отступая из Донбасса, 42-я стрелковая дивизия, ядро которой состояло из закаленных в боях партизан, пополнялась главным образом за счет шахтеров-добровольцев. Особенно много пришло в дивизию горняков из Сокологоровки, Золотого, Горного, Тошкивки. Это было надежным пополнением. Лишь в 375-й стрелковый полк влилось более 400 шахтеров, в 373-й — более 300» («Ленінським шляхом», Ворошиловград, 30.X.1971).