— У меня БМП завязли напротив поста командира второго батальона, я пешком сюда добрался, — смущенно оправдывался я в ответ на гневную тираду подполковника.
— Ну, ладно! Молодец, что прибыл! — перестал возмущаться Жонкин. — Беги в клуб быстрее! А где твой повседневный китель?
Глупее вопроса я не ожидал и, естественно, растерялся.
— Китель?А зачем?
— Как зачем? Фотография нужна в повседневной форме! Тебя что не предупредили?
— Нет. Но даже если и предупредили бы, то кто его в кишлак из моего шкафа, который в полку, привезет? Каким образом? — усмехнулся я.
— А, ну да… Мы об этом не подумали. Да, вид у тебя неподобающий. Не побрит, не помыт, в масхалате. Черт! Ладно, беги к капитану Семенову, приводи себя в порядок, и вдвоем что-нибудь там придумайте. Времени на все, в том числе и на проявку, и печать, — полтора часа! — нахмурившись, произнес Жонкин и отправился по своим делам.
Инструктор — «балалаечник» от моего вида просто потерял дар речи. Вообще-то, Балалаечник — это кличка. А все потому, что является инструктором политотдела по культурно-массовой работе и заведует средствами пропаганды дивизии, в том числе и музыкальными инструментами. Капитан глубоко вздохнул, покрыл всех матом, не забыв и о непосредственном начальстве.
— Бл…!
— А что я? В чем моя вина? — поинтересовался я, мысленно готовясь вступить в диалог на матерках.
— Уф-ф-ф! — выдохнул капитан и скомандовал, постепенно успокаиваясь:
— Раздевайся! Сейчас принесу бритвенный станок, вызову парикмахера и, конечно, разыщу тебе китель. Взвалили на меня чужие проблемы. Я как всегда крайний! Какой размер формы?
— Сорок восьмой. Третий рост, — ответил я, раздеваясь.
— Хоть пятый. Ты мне еще размер обуви и головного убора назови! Фото ведь делаем по пояс. Мне бы китель лейтенантский найти! Вокруг одни майоры, подполковники и полковники!
Семенов, продолжая громко ругаться, убежал. Вскоре пришел сержант — киномеханик и вручил мне станок с тупым лезвием и кусок мыла.
— Солдат, ты лезвие дал, словно палач заключенному перед казнью. Когда человек бреется в последний раз перед экзекуцией. Я сейчас плакать начну навзрыд от боли. Другого чего-нибудь, более острого у тебя нет?
— Есть, но лезвие совсем новое, для себя. Затупите, чем я после бриться буду? А про то, что нужно хорошее лезвие принести, мне никто не сказал.
— У-у, — завыл я, продолжая соскребать неподдающуюся щетину, в некоторых местах удаляя ее вместе с кожей и формируя волевой подбородок багрового цвета, как бы обветренный в боях старым фронтовиком-окопником. Лицо заметно преобразилось. Щеки пылали огнем, шрам на подбородке кровоточил. Этот же солдатик достал машинку для стрижки, накинул мне на плечи простынку и взялся ровнять всклоченные вихри.
Возвратившийся Семенов, взглянув на меня удовлетворенно, кивнул головой и начал устанавливать фотоаппарат на штатив.
— Виктор! Ты посмотри, что сделалось с моей физиономией после кошмарного бритья! Она красная, как перезрелый помидор! — возмутился я.
— Ничего страшного! Фотография черно-белая. Румянец сойдет за южный загар. Меня больше волнует, куда это медик запропастился с кителем.
Вскоре вошел скромный лейтенант-двухгодичник с кителем, висящим на вешалке плечиках.
— О-о-о! Я буду медиком? — ухмыльнулся я.
— Черт! Не подумал. Сейчас привинтим другие эмблемы в петлицы и добавим звездочек. — Семенов грубо надорвал петлицы, скрутил «змею в стакане» и заменил на «сижу в кустах и жду героя». Затем шилом проткнул погоны и привинтил еще по звездочке.
— Товарищ капитан! Вы что делаете? Я пиджак всего один раз одевал, в штаб округа, а вы его дырявите и рвете? — взвыл лейтенант.
— Не писай кипятком, медицина! Не пиджак, а китель! Это ты у нас «пиджак»! Звание тебе через год присвоят, и звездочка пригодится. Не скручивай. А пехотная эмблема или медицинская, какая тебе разница?
— Но я только на два года в армию попал, мне его придется на склад по увольнению сдавать!
— Сдашь. Был бы китель, а на эмблему и не посмотрят. Сейчас вкрутим покрепче, иголочками петлицы пришпилим. Готово. Хорош! Ох, как хорош! — Закончив подготовку формы, Семенов принялся суетиться, бегая от штатива ко мне. — Очень даже неплохо! Садись на стул, руки на колени. Выпрями спину, да расслабься, не лом же проглотил! Не хмурься. Теперь убери эту дурацкую улыбку! И не делай страшную рожу! Уф-ф-ф. Устал я с тобой, Ростовцев.
— Это я устал от маскарада. Лучше бы у дувала лежал и мух от себя отгонял, жуя виноград, чем терпеть вот это издевательство надо мной.
— А где виноград? — встрепенулся Балалаечник. — Привез?
— Нет. Я пешком до штаба добрался, через кишлаки. Машины застряли у поста.
— Ну, ладно, будь другом, ящичек набери для меня. Я после рейда заскочу к вам в полк, тебе фото на память завезу! — пообещал капитан.
— А мне виноград будет за эксплуатацию кителя? — оживился медик.
— Тебе? — задумчиво произнес я. — Тебе сколько угодно. Сейчас быстро переобуваешься в кроссовки, получаешь автомат, набираешь патронов, гранат и айда со мной. А там в «зеленке» жри сколько угодно, пока не лопнешь! — засмеялся я, хлопая по плечу лейтенанта.
Откуда ни возьмись, в аппаратную ворвался взмокший Артюхин.
— То-о-о-в-а-арищ капитан! Здравия желаю! Вы откуда? Наверное, в «зеленку» вместе поедем? — ухмыльнулся я.
— Иди к черту! — огрызнулся замполит батальона. — Я за тобой. Бегом к начальнику политотдела, скорее!
— Так к черту или к начальнику политотдела? — спросил я, рассмеявшись. — Или он это и есть черт?
— Хватит юмор разводить и шуточки шутить! Дело серьезное! За мной! — Григорий сильно потянул меня за руку.