Майор Кук захохотал.
— Это не второй отдел, Эдвард Лимонов, это сервис ОБС, по-русски говоря, «Одна Баба Сказала». Наши девушки промыли все ваши кости. Ваши и Джулии Свэнсон.
— Это вы предательниц советского народа имеете в виду?
— Exactly.
Джип преодолел шлагбаум, закрывающий вход на территорию шпионской школы. Солдат в будке неэнергично приветствовал майора, приподняв задницу со стула, но тотчас приклеил ее к стулу опять. Джип остановился у здания учебной части, более солидного, чем бараки сооружения. Если бараки были изготовлены из бревен и глины, как украинские хаты, то учебная часть имела по меньшей мере каменный фундамент.
— Спасибо, major Кук, — сказал я, — за доставку.
— Я на вашей стороне, Лимонов. Русский литература старомоден. Такой, как вы, нужен русский литература.
Пожав мне руку, он вбежал по ступеням на террасу учебной части. Я пошел через выгоревшие монтерейские травы к русским корпусам. Мимо нескольких арабских. Ясно было, с кем они собираются воевать. На четыре сотни профессоров и преподавателей две с лишним сотни русских. Из полсотни корпусов-бараков больше половины — Russian language. Монтерейская годичная военная школа готовила военных переводчиков самого низшего класса для трех родов войск: Army, Navy, Airforce. Мимо пыльных акаций и каких-то неизвестного мне происхождения деревьев (смесь сосны с березой?) я прошел к корпусу номер 23, поднялся на молочно-серые доски террасы и прошел по ней, заглядывая в открытые окна классов. Хорошо оболваненные машинкой головы студентов и студенток в униформах наклонены над столами. Ровное, скучное бормотание преподавателей. Моя подружка Джулия Свэнссн в очень приличной нейлоновой кофточке — большие груди прилично упакованы лифчиком — стояла у доски.
— Слушай внимательно, Шэлдон, — сказала она в класс. — Опять будешь жаловаться, что не понял… — И по-русски продиктовала: «МЫ ПРИВЕЛИ ИЗ РАЗВЕДКИ ДВУХ ПЛЕННЫХ…» Увидев меня в окне, она кивнула и постучала по часам на руке. Дескать, Лимонов, ты явился раньше времени. И, пройдя к переднему столу, наклонилась над солдатом, заглядывая в его тетрадь: «МЫ… ПРИВЕЛИ… ИЗ…»
Я отошел от окна и отвернулся, облокотясь о перила, задумался о фразе, продиктованной моей подружкой. В трепетании жары над территорией школы, в стрекоте тысяч кузнечиков в траве, фраза эта звучала еще одним элементом природы. Мирно. Но каких пленных собираются привести из разведки, толкая (я представил себе) прикладами, эти только что обритые американские юноши? Русских пленных. Людей моей крови. Фраза мне не понравилась даже как предположение… Хуй, однако, беззаботные бритые юноши, вы сможете так просто захватить в разведке двух русских пленных. Пожалуй, чтобы так вот заявить «мы привели», вам придется потерять одного во взводе. Или двух. А то и трех. Ишь ты, пленных они приведут… А хуя лысого не хотите?.. А двести с лишним предателей Родины — эмигрантов, преспокойно учащих американских солдат русскому языку? Можно ли назвать их предателями Родины в мирное время? Можно. Ведь если, окончив школу, перехватчик, матрос их Navy, сядет в подводной лодке или на крейсере и будет слушать, как русские переговариваются на своей подводной лодке… И предположим, что исходя из сведений, услышанных бывшим учеником монтерейской школы, они загонят русскую подводную лодку в тупик океана, и она вынуждена будет опуститься на дно, и нехватка кислорода погубит экипаж… Подобная история, говорят, случилась в шведских территориальных водах… Моя подружка Джули Свэнсон, она ОК, никого не предаст, она американка…
— Господин Лимонов пожаловали… — Из соседнего с Джули Свэнсон класса на террасу выглянул очкастый и загорелый бывший друг мой, собутыльник и соучастник Александр Львовский, в руке тетрадь. — Парижанин… Слушайте, дождитесь меня, я додиктую. Мне нужно сказать вам пару слов…
Явление Львовского не было для меня сюрпризом. Я знал, что он в Монтерее.
Он появился на террасе еще до звонка. Затемненные очки, редкие усики, легкая рубашка с коротким рукавом, брюки цвета беж в несколько измятом состоянии. «Типичный ренегат», — подумал я, но не сказал. Подумал не злобно, но насмешливо. Мы прилегли — без эмоций, но добросовестно — друг другу на грудь.
— Ну, как идет продажа Родины, мистер Львовский?
— Хуево. — Он с удовольствием поддержал шутку. — За такую крупную могли бы платить больше. Я получаю 14 тысяч в год, а начал с 11 тысяч. Что такое 14 тысяч долларов в Америке, господин Лимонов, вы-то знаете?.. Это чуть выше уровня бедности. Как мне здесь остопиздело, если бы вы знали, дорогой!
— Чего же вы тут сидите?