Все, о чем раньше мы могли только догадываться, теперь стало ясным. Почти до конца. Поиски бумаг профессора Кестнер и Бодмер по поручению Квесады начали значительно раньше, еще до того, как Ранк и Пельцер были задержаны союзными властями. Несмотря на то, что Штейнбок действовал с ними заодно, они очень медленно двигались к цели. Попытка Штейнбока втянуть в это дело Витлинга чуть было не окончилась для них катастрофой. После этого и было инсценировано самоубийство управляющего.
Та самая собака, лай которой я слышал в домике лесника, выдала нашу ночную засаду у дота. Заметив, что на день мы убрали людей из леса, Кестнер, рассчитывая на второй выход в соседний дот, решил рискнуть, так как ничего другого ему не оставалось.
Фрау Шмидт обо всем, что происходило вокруг Грюнберга, не знала. Ее младший брат, которому она во многом заменяла мать, оставался в ее представлении глупым мальчиком, нуждающимся в покровительстве. Она спасала его, как она думала, от плена, поэтому с опаской следила за всеми нашими действиями в имении и, конечно, не могла предполагать, что ее брат давно является орудием в руках Ранка и Пельцера, под началом которых он когда-то служил. Даже просьбе его — снять отпечаток угла портрета, она не придала большого значения. Тот уверил ее, что это нужно одному искусствоведу, якобы обещавшему оказать ему за это материальную помощь.
Наши посещения Грюнберга после убийства Витлинга оказались для них всех неожиданностью. Они были уверены, что дело сделано чисто и не может вызвать никаких подозрений. А ведь именно развалины молельни с подземным склепом, секрет которой знал только Ранк, и избирались по плану действующей в нашем районе группой «оборотней» как наиболее надежное убежище. Операции эта группа намечала вести на довольно широкой основе — она даже поддерживала радиосвязь с другими группами и с объединяющим их штабом, находящимся где-то по ту сторону Эльбы. Общие действия Ранка и Пельцера с группой «оборотней» были понятны — ведь они еще до своего первого ареста входили в ее состав.
Диверсия, которую неудачно пытался осуществить Шеленберг, была бы только пробным шагом. Готовились согласованные действия нескольких групп одновременно, с тем, чтобы парализовать наши общие с демократическими силами попытки ликвидировать хаос и наладить нормальную жизнь.
Перед выжившим из ума старым Штейнбоком ни дочь, ни отец, наверное, не таили своих мыслей и планов, и тот чуть было не подвел их самым неожиданным образом. Впрочем, в какой-то степени он все-таки их подвел, потому что укрепил наши подозрения.
Ранк и Пельцер полюбовно разделили некоторое имущество профессора, потому-то книги его мы обнаружили и в Грюнберге, и в Вайсбахе.
Подтвердились наши предположения и в отношении Мюллера. Поначалу встреча с ним на той стороне Эльбы показалась им даже благоприятной для их новых планов, поскольку дом кондитера оставался под охраной только одной старой экономки, которая позже вообще покинула его, и завладеть вазами не представляло труда. Так оно и произошло на самом деле. Но вторая случайная встреча в Нейштадте уже никак не входила в их планы, и Мюллер за нее поплатился.
Было у нас подозрение, что падение Герхардта, чуть не окончившееся для него трагически, не являлось случайностью. Бодмер мог подрыть лопатой землю под тропинкой у обрыва, зная, что Герхардт пользуется именно этой дорогой, и тем самым, избавиться от опасного для себя человека.
Когда первый страх немного прошел, Квесада даже предложил нам, так сказать, полюбовную сделку — передать ему за определенное вознаграждение попавшие к нам в руки ингредиенты.
— Я не могу решать за президента компании, но мистер Коллинз может пойти на это, — добавил он.
Воронцов с любопытством посмотрел в становящееся все более самоуверенным лицо Квесады.
— И вы убеждены, что мы от этого выиграем?
Квесада пожал плечами.
— Подумайте сами. Ведь в другом случае вы не получите ничего. Дом профессора Абендрота и все, что к нему примыкает, находится в наших руках. Пусть пройдет год-два, а мы все-таки найдем записи. Вы же такой возможности не получите, даже если бы овладели всеми тремя ингредиентами…
— Видите ли, господин Квесада, я тоже не уполномочен вести переговоры по этому вопросу. Но думаю, что это предложение нам не подходит. Во-первых, потому, что труды профессора Абендрота принадлежат прежде всего немецкому народу, а во-вторых, вы помните, какое сегодня число, господин Квесада?
В темных глазах лжежурналиста промелькнуло удивление. Он дернул плечом.