— Ты сделал это?
Голос Жанны хрипел и прерывался, подобно голосу короля Бодуэна.
— Каждый идет своим путем. Мой путь не из тех, что ведут к благородным, но напрасным жертвам. Когда здесь присутствующий Гио звал нас за собой в Святую Землю, не в мой ли адрес сообщил он о том, что тут можно и должно обзавестись богатым владением на службе Господу, это помимо райской участи? Я затвердил урок.
— И ты предал то, что было у нас самого дорогого, нашего несчастного и великого, нашего славного короля?
— Ты хочешь сказать, твоего прокаженного короля?
— Победителя при Монжизаре, спасителя королевства, единственной заботой которого было отстранение Лузиньяна от власти.
— Может быть, и так, но, выбирая между живым и мертвым, безумие предпочесть последнего и пойти к нему на службу.
— К каким же несчастьям приведет твой поступок!
— Бедная моя сестра, действительно, прокаженный щедро наградил тебя — и тело, и душу. Перестань наконец пророчествовать.
— Ну а ты, с твоим предательским сердцем, убирайся вон, раз и навсегда!
Он повернулся к ней спиной и зашагал прочь, с видом человека, сбросившего с плеч тяжелую ношу. Из-за невысокой стенки мы видели, как он вскочил в седло и помчался к Сионским вратам.
— Он больше не вернется, — сказала она. — Так лучше… Я отрекаюсь от него… Он обесчестил себя. Этот его поступок еще отольется ему кровавыми слезами… Он умрет, проклиная себя и Господа, задавленный своей ошибкой… Я говорю тебе это, Гио… Это гнетет и терзает меня… Он погибнет, и ничего из его бессмысленных мечтаний не сбудется…
Она погрузилась в свое горе и замкнулась в нем. Потом сказала:
— О, мой король, что сделали они с тобой! Где же ты теперь?
Ее охватила конвульсивная дрожь, становившаяся все сильней и сильней. Ноги ее подогнулись. Руки цеплялись за ствол масличного дерева. Она воскликнула:
— О, мой возлюбленный король!
Я помог ей прилечь на скамью. Но она была уже без памяти, дышала слишком часто, веки ее сомкнулись. Скоро сложенные на груди руки упали и свесились, потускневшие ногти заскребли песок тропинки. А грудь ее задыхалась и хрипела все сильнее и сильнее! В отчаянном и безумном порыве я прикоснулся к этой истерзанной плоти:
— Друг мой, где ты? Ответь, ответь!
Я приподнял веки и увидел побелевшие глазницы. Я приложил — в первый раз в жизни — свою голову к ее груди: сердце еще билось. Я бросился к моему вассанскому коню, пасшемуся в тени, и поскакал к Иерусалиму. Мне было необходимо найти врача, посадить его на круп лошади и доставить его в этот сад! Не настолько же продвинулась эта проказа, чтобы Жанна умерла так быстро! Ее просто сразила боль, что причинило ей предательство Рено. Она не умерла, она только лишилась чувств! Моих забот будет достаточно, чтобы она поправилась! Я не покину ее больше, даже если из-за этого недуг поразит и меня! Я обещал это…
Мне посчастливилось встретить одного из старых лекарей покойного короля. Он стал раздумывать, но мой сокрушенный вид и мои слова убедили его. Когда один за другим мы проникли в сад, в нем оказалось только мертвое тело. Жанна покинула этот мир в полном одиночестве, не дождавшись моего возвращения. Странное выражение счастья застыло на ее лице. Я запечатлел на нем свой первый и единственный поцелуй. А затем у подножия кипариса я вырыл могилу, столь глубокую, как только мог, ибо она, прокаженная, не имела права покоиться в освященной земле кладбища. Я положил ее туда. Во все время, что я трудился, на ветке рядом заливался соловей. Вот так, совсем просто, покинула Жанна эту землю.
Словами невозможно передать то, что выражал в эти минуты взгляд Гио. Капельки пота выступали у корней волос, в углублениях морщинок, в густых и косматых бровях. Вздохи вырывались из-под бороды. Иногда он прерывал свой рассказ на этом месте, не имея ни желания, ни возможности чего-либо добавить; единственным его стремлением было уединиться на своем солдатском лежаке с полосатым одеялом в общей спальне обители, освещенной единственной лампадой — лампадой Святого Духа, охранявшей сны рыцарей. Но иногда, глянув на внимательные лица вокруг, он продолжал. Прикрывая ладонями свои усталые глаза, перед которыми теснились мучительные образы; затем, опустив руки на колени, говорил:
— Нужно было, чтобы переполнилась чаша терпения! Ничто не в силах помешать ходу событий! Старый Рено де Шатильон ограбил богатейший караван, шедший из Каира в Дамаск. Саладин потребовал от него возместить ущерб. Шатильон отказался. Это была война, но без почившего прокаженного короля, без отстраненного Триполи. Кто мог защитить нас? Наши ошибки множились. По глупости Ридфора тамплиеры были сокрушены у Крессонского источника, и головы их поднялись на концах пик Саладина. Тивериада пала в одночасье, и графиня Эшива, супруга Раймона Триполитанского, затворилась на самой верхушке донжона. Король Ги де Лузиньян, примирившийся с бывшим правителем, хотел пойти на помощь Тивериаде, но граф Раймон возразил: