— Спи! — голос у Марии Петровны дрогнул.
— Сплю! — пообещал Санька, натягивая на голову одеяло. Но одно дело пообещать, другое — выполнить. Сколько Меткая Рука ни внушал себе: «Спать! Спать! Думать только о сне!» — ничего не получалось. Только на прошлой неделе усыплял всех желающих на сеансе одновременного гипноза заезжий факир. Санька сам тогда чуть было не заснул прямо на глазах переполненного клубного зала. А сейчас… Сон бежит от него прочь. Все его мысли крутятся возле Степки Могилы, которому «человека прихлопнуть легче, чем комара раздавить». А вдруг он их выследил? Кимке и Сеньке что — на третий этаж Степка не заберется. А к Саньке на первый — запросто. Полоснет бритвой по марле и — тут как тут! А отца все нет…
Меткая Рука высунул из-под одеяла нос и вполглаза поглядел на окно — лезет! Так и есть — лезет!!! Мамочка родная, что делать? Завопить? Весь дом всполошишь, конфуза потом не оберешься, если тревога окажется ложной. Да и голос пропал… Тоненько зазвенели пружины матраца. Пальцы правой руки нащупали деревянную ручку, выгнутую лебединой шеей.
«Топорик!» — обрадовался Санька.
Отбросив одеяло, он полез под кровать. Глаза он зажмурил и потому сразу же стукнулся лбом о чугунную ножку кровати.
Теперь он вооружен, теперь он готов сразиться не только со Степкой Могилой и с его дружком Яшкой, но и с самим Чемоданом Чемодановичем!
Санька вылез из-под кровати, подошел к окну. Марля цела. Под окном — никого. Из-за облака выглянула луна. Санька погрозил ей топориком. Остро отточенное лезвие засияло, как буденовский клинок, тот самый, что хранится у отца в сундуке вместе с бумагой, в которой написано: «За храбрость».
На душе стало спокойно. Сразу потянуло ко сну. Сунув топорик под подушку, Санька, победно улыбаясь, смежил глаза, и мягкий вихрь подхватил его и понес над радужными от цветов полями и лесами. Все выше и выше. Дома стали игрушечными. Речки не толще мизинца. А где же их остров? Вот он. Только это не остров, а настоящий кит. А на нем… Кто это стоит на нем, уродливый, с тумбами-ногами, с гофрированными, как шланги камерона, руками и… с чемоданом вместо головы? Огромная пасть раскрыта. А в ней зубы, торчащие, как шилья.
«Это и есть Чемодан Чемоданович! — догадывается Санька.— Что этот урод задумал?»
А Чемодан Чемоданович размахивает кривыми ручищами, щелкает зубами.
«Так ведь и слопать недолго! — ежится Санька. Но тут он вспоминает, что вооружен топориком.— Ага,— радуется Меткая Рука,— сейчас мы с тобой сразимся!..»
Но чудовище не принимает боя. Чемодан Чемоданович тает, уменьшается в размерах прямо на глазах. Вот он превращается в маленького паучка, и ветер уносит его в реку.
Вихрь поднимает Саньку над землей. Внизу огромный белый город. Море. Причалы. Неужели это Одесса?
Меткая Рука опускается на пирс, возле которого на швартовых покачивается чайный клипер. Высокие белые паруса похожи на крылья чаек. Сейчас прозвучит команда, и океанский красавец двинется в далекий путь, к берегам Америки, где Саньку ждут не дождутся благородные индейцы.
— Эй, капитал! — доносится с корабля.— Проснись!
«Кому это они?» — Санька оглядывается по сторонам.
— Он не желает командовать нашим красавцем! — кричит боцман.
«Да это же Яшка,— узнает Санька,— Степкин дружок. Как он сюда попал? Бесенок, ухмыляется».
— Мальчишка мал, рано ему командовать кораблем,— кричит Яшка,— у нас есть свой капитан, Степка Могила!
— Даешь Степку Могилу! — ревет команда.
— Не выбирайте его, это бандит!
— А мы выберем!
Степка, зловеще усмехаясь, спрыгивает с борта корабля и надвигается на Саньку.
— Ты мертвый! Мертвый! — шипит он, вонзая Саньке в грудь кривой турецкий нож.
— Все равно я живой! Живой!! — орет что есть силы Санька и открывает глаза. Возле кровати стоит улыбающийся отец.
— Ну и спишь ты, как мертвый,— говорит он,— насилу добудился. Что так? Или поздно лег?
— Не-ет,— краснеет Санька.— Пап,— переводит он разговор на безопасную для себя тему,— а шпионов ловить трудно?
— Нелегко,— усмехается старший Подзоров, прищуривая голубые с грустинкой глаза.
— Тоже скажешь, «нелегко», а сам вон какой сильный и приемы специальные знаешь,— возражает Санька.— От тебя ни один бандит не уйдет!
— Да, уж если дело дойдет до схватки, не оплошаю,— соглашается Григорий Григорьевич.— Да только враги в открытый бой стараются не вступать…
— Пап, а ты пятак пальцами согнуть можешь? Я в одной книге читал, так в ней герой не только пятак, железную кочергу в узел завязывал!