«Дорогая победа, — подумал Тэрнер, — если это вообще можно назвать победой».
Но он знал, что «хейнкели» обязательно появятся над конвоем еще раз.
Райли высвободил отсиженную ногу и медленно, чтобы не попасть ею под вращающийся вал, вытянул ее вперед. Осторожно, стараясь шевелиться как можно меньше, он полил греющийся подшипник маслом. Между его плечом и вогнутой переборкой коридора лежал крепко спящий Додсон. Но как только Райли принял прежнее положение, Додсон зашевелился и с трудом открыл слипающиеся веки.
— Боже милостивый! — устало проворчал он. — Вы все еще здесь, Райли?
— Это хорошо, что я здесь, — недовольно пробрюзжал Райли. Он махнул головой в сторону подшипника. — Шланг для масла здесь ведь не установишь.
Райли вряд ли имел основание быть недовольным: он и Додсон по очереди несли получасовую вахту у подшипника и непрерывно смазывали его маслом. Райли сказал это просто потому, что надо было что-то сказать. Додсон улыбнулся, но промолчал. А потом откашлялся и небрежно спросил:
— А «Тирпиц» что-то опаздывает. Как вы думаете, Райли?
— Да, сэр, — смутившись, ответил Райли. — Давно уже должен быть здесь.
— Почему вы не выбросите из головы эту чепуху, Райли?
Райли промычал что-то себе под нос, но ничего не сказал.
— Идите и принесите еще кофе, Райли. У меня пересохло в горле.
— Нет, — ответил Райли грубо. — Сами сходите за ним.
— Сделайте мне одолжение, Райли, — умоляющим тоном попросил Додсон. — Я просто умираю от жажды.
— Ну хорошо… — И Райли сочно выругался. Тяжело поднявшись на ноги он продолжал: — А где прикажете взять его?
— В машинном отделении, там его сколько угодно. Машинисты вечно потягивают или охлажденную воду или кофе. Но для меня холодная вода не годится, — добавил Додсон.
Райли схватил термос и, спотыкаясь, заковылял по коридору. Не успел он сделать несколько шагов, как весь корабль вздрогнул от залпа орудий главного калибра. Ни Додсон, ни Райли не знали, конечно, что это было начало воздушной атаки. Райли прижался к переборке, выждал секунду, затем неуклюже побежал дальше. Корабль содрогнулся от второго залпа, и Райли побежал еще быстрее. Его спотыкающаяся фигура чем-то напоминала Додсону бегущего в панике огромного краба. Снова весь коридор затрясся, завибрировал, на этот раз еще сильнее. Додсон понял, что стреляет третья башня, расположенная как раз над его головой.
«Слава богу, ушел, — подумал он о Райли. — Почему-то мне его компания не доставляет никакого удовольствия, — размышлял он, устраиваясь поудобнее около подшипника. — Больше я его, наверное, не увижу…»
Но не прошло и минуты, как в конце коридора снова показался Райли. Он возвращался такой же неуклюжей походкой, держа в руке полуторалитровый термос и две кружки, громко ругаясь всякий раз, когда, теряя равновесие, ударялся о переборку плечом или головой. Едва переводя дыхание от быстрой ходьбы, не говоря ни слова, он уселся рядом с Додсоном и налил в кружку кофе.
— За каким чертом вы вернулись, Райли? — с раздражением спросил его Додсон. — Вы мне совсем не нужны здесь и…
— Вы хотели кофе, — резко прервал его Райли, — я принес. Пейте и помалкивайте.
В этот момент раздался приглушенный раскат взрыва бомбы и торпеды на левом борту. Корабль содрогнулся и сильно накренился, по всему коридору прокатилось зловещее эхо. Потеряв равновесие, Додсон и Райли навалились друг на друга, и весь кофе из кружки вылился на ногу Додсона. Горячая жидкость прошла сквозь одежду, но Додсон не почувствовал ни ожога, ни влаги: его ноги ниже колен совершенно онемели. Он потряс головой и, взглянув на Райли, спросил:
— Что это было? Что происходит, Райли? Вы…
— Не имею никакого представления. Не обращайте внимания. — Он вытянул ноги, уселся поудобнее и начал дуть на горячий кофе в кружке. Потом его губы расплылись в широкую радостную улыбку: — Это, наверное, «Тирпиц», — сказал он с надеждой в голосе.
В эту ужасную ночь немецкие эскадрильи бомбардировщиков поднимались с аэродрома в Альтен-фиорде еще три раза. Они летели на норд-норд-вест, чтобы нанести удары по остаткам конвоя «FR-77». Самолеты выходили на корабли безошибочно, потому что «фокке-вульф» торчал над конвоем непрерывно, несмотря на отчаянные попытки зенитчиков сбить его. На нем были, казалось, неисчерпаемые запасы этих проклятых светящих бомб.
Первая атака в пять сорок пять завершилась обычной бомбардировкой с высоты около трех тысяч футов. Кажется, это были «дорнье», но с уверенностью самолеты опознать было невозможно, потому что они летели намного выше трех уже приближавшихся к поверхности моря светящих бомб. Самолетам помешал интенсивный заградительный огонь, поэтому, атаку едва ли можно было назвать успешной — всего два прямых попадания. Одна бомба упала на транспорт и почти полностью снесла его полубак; другая досталась «Улиссу». Она пролетела через адмиральский салон и взорвалась в середине лазарета, переполненного ранеными и умирающими моряками. Для многих из них этот взрыв явился избавлением от мук, ибо на «Улиссе» уже давно истощились все запасы анестезирующих средств. Все, кто находились в помещениях лазарета, погибли. Среди них были командир минно-торпедной боевой части Маршалл, старший санитар Джонсон, старшина корабельной полиции Перрат, легко раненный за час до этого осколком торпедного аппарата, Бургесс, затянутый в смирительную рубашку, ее надели на него, когда он сошел с ума во время того памятного шторма, Браун, лежавший с переломом бедра, которое он получил, когда открывал крышку люка в снарядный погреб четвертой башни, и Брайэрли, который, впрочем, все равно умирал, потому что его легкие были растравлены соляром и сильно воспалены. Брукса в лазарете в момент взрыва не было.