Лев Обнаг тут же переводит: «Привет, братишки-попутчики! Мы очень рады тут с вами потусоваться и передать вам кое-какие откровения в области Небесной Любви, Благотворного Мира, ну и так далее! От нашей божественной Тримурти, вот тут заминка, ну, в общем, большой привет! Мы старательно очищаемся, вот и вы очищайтесь! Спирт здесь ни при чем, нечего ржать! Присоединяйтесь к нам, попляшем, погудим во славу Всеобъемлющего Защитника. Понятно? В общем, хлопаем в ладоши, трясем костями! Не подводите, ребята! Хари-Рама!» Матросня охотно пускалась в трясучку вместе с оранжевой братией, стараясь прежде всего выяснить, кто из бритоголовых мужик, а кто девушка. Бубнили бубны, бряцали бубенцы. Мрачная индустрия изнуренного социализма взирала с берега на входящую в экстаз толпу. Матросики поглаживали вдоль хребтов обнаруженных девушек, нередко, впрочем, ошибаясь.
«Скажите, Лев, чье имя носит наш корабль? – спросил однажды Свами. – Я ловлю в нем отзвуки восемнадцатой главной пураны».
«И неудивительно, – тут же ответствовал Лев Обнаг. – Василий Чапаев – это исторический герой и в то же время источник хорошего настроения».
Бхагаваты просияли. Плыть на ладье с именем героя и источника хорошего настроения – это ли не благо, это ли не счастливый жребий!
Лев Обнаг никогда не присоединялся к общим танцам, подчеркивая этим, что он тут технический специалист, но отнюдь не единомышленник. И впрямь, трудно было представить Льва среди очищающихся бхагаватов. Не зная умеренности ни в чем, он нажрал себе пузо, странное для его двадцати восьми лет. Оное с трудом вмещалось в джинсы и не втягивалось под ребра при приближении девушек. Клочковатая борода и плохо поддающиеся гребню спиральки волос оставляли экспонированными лишь небольшие части его лица; ну, нос, ну, верхние подушечки щек, ну, поблескивающий ленивым цинизмом глаз, то левый, то правый, в зависимости от того, куда направлялась в данный момент его пятерня.
С точки зрения австралийских бхагаватов, их переводчик был преисполнен скверны. Он никогда не отказывался от употребления кусков умерщвленной плоти, то есть отбивных, бифштексов и жареных цыплят, жрал и яйца. Дурман алкоголя приводил его в восторг, особенно если на халяву. Что же касается точки зрения Льва, то его тошнило от кулинарных пристрастий бхагаватов. Мало того, что не лопают ни мяса, ни рыбы, они еще отвергают те овощи, употребление которых связано с прекращением овощной жизни. Морковка, например, в пищу не годилась, потому что ты ее вытаскиваешь из земли целиком и таким образом прекращаешь ее существование. С картошкой еще сложнее, ибо ты не один ее клубень берешь, а варварски выворачиваешь весь куст. С огурцами дело обстоит получше, особенно с теми, что, дозрев, сами отвалились. Из яблок тоже лучше всего паданцы. Основным источником протеинов для секты были орехи. Ореховое дерево потряси, и получишь множество веществ, тогда как дерево само не только не умрет, но воспрянет. В общем, устроили себе эти шизики добровольный ГУЛАГ, если не считать ритуальных траханий, так думал Лев Обнаг о своих подопечных.
Свами иногда на него посматривал со вниманием. Неужели от близости к нам этот молодой, отекший русский не чувствует никакой благодати? Неужели ему не хочется избавиться от подкожных пластов первородного греха?
«Хочешь пива, Дерек?» – иногда спрашивал грешник великого Прабхавишну. Свами только улыбался, садился в позу лотоса, колечками пальцев очерчивал круг очищения. Ему действительно в жару по старой памяти хотелось пива. Распрямляя пальцы и простирая ладони, он получал вместо пива великолепное количество солярной праны. Учись, Лев, приобщайся, перестань мусолить горлышки бутылок! Лев не учился, не приобщался, мусолил.
Впрочем, на третий или на четвертый день стало замечаться, что переводчик все-таки слегка подпадает под всеблагое влияние. Однажды он поинтересовался, нельзя ли ему поучаствовать в утреннем ритуале универсального соития. В частности, эстетически полезным было бы иметь партнершей ту участницу плавания, которая значится в списке под именем Сесили Комбри.
Выслушав, учитель взял его своими неслабыми руками за плечи и минут пятнадцать смотрел в глаза. Зеркала души Льва Обнага сначала юлили, но потом зафиксировались под огромными радужными зрачками Шрилы Прабхавишну. Ради хорошего пистона можно и в гляделки поиграть, твердил себе выпускник Института им. Мориса Тореза, но тут ему вдруг стало страшно, а потом все страшнее, а когда стало совсем невыносимо, железное объятие распалось. Гуру отечески улыбался.