Ясность видения Лукич обрел так же внезапно, как и потерял. Под его пронзающим взглядом бесформенные мазки сгустились в пугающе четкие, аккуратные капли: возле валежины, совсем недалеко от тропы, ярко рдели краснотой собранные в крепкие кулачки ягоды женьшеня!
У Лукича снова помутилось в глазах, голова пошла кругом. Ринувшись вперед, он запнулся за что-то, поскользнулся, упал. Кое-как поднялся, доковылял до валежины на обмякших ногах. Дрожали руки, в горле першило, сердце не стучало, а вертелось. Он хотел, как положено в таких случаях, прокричать традиционно-магическое «панцуй», но побелевшие губы выдавили невнятный звук. Вознамерился на дереве сделать затес, чтобы не убежали, по поверью, корни, но всегда острый как бритва нож почему-то не брал кору.
«Спокойнее, Андрей Лукич, без паники. Тигр, что ли, перед тобой? Или впервой женьшень нашел?» — успокаивал и уговаривал себя старик. Нагнулся, вытер лицо подолом рубашки, снял фуражку и хотел помахать ею как веером, но ее просто выжимать надо было, как губку.
Пересчитал: четыре крупных женьшеня, шесть помельче — хорошая семья. Но лишь у одного, самого старого, в розетке было шесть листьев, у других же по четыре-пять. И трехлистные были, и совсем малыши — с одной-двумя зелеными «ладошками». «Это детки, — подумал, — после смерти Юлы выросли».
Походив вокруг заветного места, заломил верхушки молоденьких кедрушек, с четырех сторон оголил ножом (который снова «заострился»!) тонкий ствол молодого клена, а поперек тропы, чтобы наверняка заприметить счастливую находку, положил срубленные кустики элеутерококка.
Отойдя подальше, увидел еще три корня. Но не эта находка поразила Лукича, а стоявший поблизости кедр с большим квадратом почернелой древесины, оголенной от коры много лет назад. Тунзой его называли старые люди. Кора понадобилась человеку для того, чтобы сделать пакет для корней. Может, забрав драгоценную находку, корневщик тогда же высеял семена, и с тех далеких лет не переводится здесь женьшень.
«Раньше, — думал Лукич, — корневали с совестью, умело, с заботой о потомстве. Выкапывая хорошие корни, семена аккуратно высевали в добрые места да так, чтобы мышь не съела, птица не склюнула. Молодые растения — в два-три листа — не трогали, дорасти до силы и зрелости оставляли. А теперь какой-то жадный люд стал появляться. Рвут и копают все, что находят. Семена забирают для огорода или тут же съедают «для здоровья». И хотя не все такие, но от года к году реже встречается женьшень, и мельче он. От этой алчности скоро совсем может сгинуть. А что уссурийская тайга без женьшеня? Все равно что без тигра».
Казалось, в этот день событиям не будет конца. Осматривая кедр с тунзой вблизи, Лукич заметил на черном квадрате дерева все те же узкие следы колуна Юлы. «Если Юла был здесь, то лучшее место для плантации он вряд ли мог найти, — размышлял старик. — Отменные, самые женьшеневые условия, в стороне от людских глаз».
Кружа вокруг кедра, Лукич увидел косые срезы полуистлевших пеньков. Эти небольшие деревца, наверное, когда-то срубил Юла и все тем же топором.
Хорошо запомнив место, Лукич зашагал по тропе дальше и скоро оказался у края утеса. Выйдя на каменную площадку изюбриного отстоя, старик представил, как быки, сгрудившись на самом краю обрыва, отбивались от волков крепкими рогами и копытами передних ног; как потом серые хищники, поняв бесполезность лобовых атак, отходили в сторону и ложились, решив брать добычу измором. Не все изюбры выдерживали осаду: кости погибших животных белели и здесь, под утесом, а потресканные и погрызенные чьими-то мелкими зубами рога еще бурели среди зелени.
Недолгими были раздумья Лукича о звериных трагедиях. Прикидывая и запоминая, он смотрел на расстилающийся внизу лес, и уже крепла уверенность, что Юла не раз стоял на этом месте и тоже смотрел на этот же лес. За долгие годы он ничуть не изменился, а вот Юлы не стало, и он, Лукич, состарился и подошел к неизбежному концу, как тропа к этому обрыву.
Лукичу хотелось поискать плантацию, которая должна быть где-то совсем рядом, и нужно выкопать найденные корни. Но ветерок дохнул холодом, и старик сообразил, что дождь моросит не переставая, а одежда промокла насквозь.
Все еще не веря в удачу, Лукич вернулся к валежине. И снова волнение охватило его. Забыв обо всем на свете, он побрел по тропе.