Не помня себя, Кар вылетел на мыс возле устья фьорда, но тут пришлось придержать коня. Перед ним расстилалось море: серое, почти гладкое зимнее море, равнодушное и глухое. Эта пустота чужого пространства разом оглушила и отрезвила Кара. Здесь начиналась новая стихия и новая сила, над которой Кар и даже сама Раудберга не имели никакой власти. Это обитель Ньёрда, Эгира* и девяти его дочерей, морских великанш. Они сами правят своим миром.
Соскочив с коня, Кар подбежал к самому краю каменистого обрыва и жадно окинул взглядом морскую даль, будто надеясь увидеть корабль. Зацепить бы его хотя бы взглядом, а там он уж как-нибудь притянет его назад! Напрасно. За полдня корабль скрылся из глаз, теперь его увидит разве что орел Хресвельг, Пожиратель Трупов, что сидит на краю небес и крыльями своим рождает бури.
Кар стоял на краю, ноги его скользили на мокром камне, пронзительно-холодный ветер трепал волосы, задувал в глаза, мешал смотреть. Ветер отталкивал его от обрыва, гнал прочь от моря, точно хозяева влажной стихии понимали, что чужак пытается вмешаться в их дела. Кар отводил волосы руками, наклонял голову, и его упрямо тянуло вперед, к морю, точно он стучал в дом, где его не желают принимать. Хотелось идти вперед, будто своим движением он мог отодвинуть границу своего бессилия. Но тропа обрывалась, внизу была пустота. Отступить – значит признать, что мальчишка обманул его и ушел безнаказанным. Неужели сила, подаренная Раудбергой, окажется бесполезной? Неужели она не властна над этим серым движущимся пространством? Нет! Нет!
– Вы не оттолкнете меня! – сначала тихо, а потом все громче и громче заговорил Кар, обращаясь к силам морской стихии и не помня сейчас их имен. В голосе его звучало скорее требование, чем просьба, и это придало ему уверенности, напомнило все то, что он приобрел. – Я не отступлю! Я не поддамся! Мои враги сильнее меня? Нет! Я сильнее моих врагов! Я разбудил свою силу! Больше она не заснет! Больше она никогда не будет спать! А я больше никогда не буду отступать! Я велик! Я силен! Я сильнее всех! – орал он навстречу морскому ветру, и голос колдуна смешивался с его ревом, так что сам Кар почти не слышал себя и оттого старался кричать еще громче. Его лицо дико исказилось, волосы бились на ветру, и сам он стал похожим на морского великана, который втиснул исполинские силы в кувшинчик тщедушного, тонконогого человеческого тела. – Я выше горы! Я быстрее ветра! Я шире моря! Гора отдала мне силу! Небо отдало мне силу! Земля отдала мне силу! И море отдаст! Отдаст! Я требую! Я отдам… все! Все, чем владею, но я получу силу! Получу! Так сказала норна! Такова моя судьба! Я получу!
Ветер подхватил его и нес на могучих крыльях, камень крошился от тяжести великана. Кар не видел больше ничего: его глаза затуманило боевое безумие берсерка; исполинская мощь, так долго им желанная, растекалась по жилам, словно наконец-то прорвала запруды, где копилась двадцать лет. Как первая весенняя буря, что с диким ревом и грохотом сметает остатки льда, она смела все, что оставалось от прежнего Кара.
– Я хочу, чтобы мой враг не доплыл до берега! Никогда! – вопил колдун, сливаясь с силами стихий, и ветер становился продолжением желаний, истекая прямо из рвущегося сердца. – Никогда! Пусть море растерзает его корабль, раздавит, размечет обломками! Пусть его выловит сеть Ран*, пусть морские великанши задушат его своими холодными руками! Я так хочу! Я, Кар, сильнейший колдун! Вот мое заклятье! Вот моя воля! И ты исполнишь ее!
Выхватив из-за пояса свой драгоценный и священный нож, Кар вскинул его над головой, точно грозил хозяевам моря. И какая-то огромная рука, невидимая рука ветра, крепко сжала его пальцы вокруг костяной рукояти ножа. Чужая воля, много сильнее человеческой, завладела его разумом и отдала свой властный приказ. Уже не осознавая себя, слившись в сознании с этой стихией, Кар повернул руку с ножом и с силой полоснул себя по горлу.
Струя темно-красной блестящей крови упала с обрыва вниз и мигом была разметана ветром, разнесена и смешана с мириадами холодных влажных капель, летящих в воздушных потоках, пляшущих в морской пене, бьющихся о камни. А следом рухнуло с обрыва и тело колдуна. Дикие волны мгновенно сомкнулись над ним, точно и само оно растворилось в пучине.
Ветер, вызванный и оскорбленный волей чужака, ярился все сильнее. Буря вскипала в глубине, поднималась выше и выше; серые волны бились возле камней, по поверхности покатились валы, дух бури взвился между водой и небом и с ревом полетел, перемешивая все в сплошную смертоносную круговерть. Морские великанши приняли жертву.