Но, хоть и не нашли тогда Гисли, все же он смекает, что рано или поздно его схватят, раз Эйольв так близко. И вот Гисли собирается из дому и держит путь к Побережью, дабы встретиться в Лощине со своим братом Торкелем. Он стучится в дверь спальни, где лежит Торкель, и тот выходит и приветствует Гисли.
— Хочу я знать, — сказал Гисли, — пожелаешь ли ты прийти мне на подмогу. На сей раз я жду от тебя настоящей помощи. Мне сейчас приходится худо. И я ведь долго избегал просить тебя.
Торкель отвечает все то же самое и говорит, что не станет помогать ему так, чтобы оказаться впутанным в его дело. Все же он говорит, что, пожалуй, даст ему серебра или лошадь, если они нужны ему, или что другое, о чем уже шла речь раньше.
— Теперь я вижу, — сказал Гисли, — что ты не желаешь помочь мне. Дай мне, раз так, три сотни локтей сукна и утешайся тем, что отныне я не часто буду обращаться к тебе за помощью.
Торкель делает, как тот просил, дает ему сукна и серебра. Гисли говорит, что у него нет выбора. Но он, мол, никогда бы не обошелся так с братом, окажись тот на его месте. И у Гисли тяжело на сердце, когда они расстаются. Теперь он едет к Броду, хутору матери Геста, сына Оддлейва, добирается туда затемно и стучится в двери. Хозяйка идет открыть. Ей не раз доводилось скрывать у себя объявленных вне закона, и у нее было подземелье, выходившее одним концом к реке, а другим — к ее дому. Следы этого подземелья видны и поныне. Торгерд приветливо встречает Гисли:
— Я позволю тебе пожить пока здесь, хоть это, я знаю, и не больше, чем помощь женщины.
Гисли сказал, что он примет ее помощь и добавил, что не так уж отличились мужчины, чтобы женщины не сумели превзойти их. Гисли живет там зиму, и нигде за все время изгнанья с ним не обходятся лучше, нежели там.
XXIV
С наступлением весны Гисли возвращается на Фьорд Гейртьова: он больше не мог быть в разлуке со своей женой Ауд — так они любили друг друга. Он прячется там все лето до самой осени. А как становятся ночи длиннее, снова не дают ему покоя сны, и теперь приходит к нему во сне недобрая женщина, и сны снятся все дурные, и однажды он рассказывает Ауд, в ответ на ее вопрос, что ему сгилось.
И он сказал вису:
И Гисли говорит, что стала часто приходить к нему недобрая женщина и все норовит вымазать его кровью и окунуть в кровь. И, по всему видно: она хочет ему зла.
И он сказал еще вису:
И еще он сказал:
Но пока все спокойно. Вот Гисли едет к Торгерд и живет у нее вторую зиму. А летом снова приезжает он на Фьорд Гейртьова и остается там до осени. Потом он опять едет к своему брату Торкелю и стучится к нему в дверь. Торкель не выходит. Тогда Гисли берет палочку, режет на ней руны[290] и бросает в дом. Торкель видит это, подымает палочку и, взглянув на нее, встает и выходит к Гисли. Он приветствует Гисли и спрашивает, что нового. Тот говорит, что не знает он новостей:
— Я в последний раз пришел к тебе, брат! Хоть теперь помоги мне, как должно. Я же отплачу тебе тем, что больше никогда не приду просить тебя.
Торкель отвечает все то же, что и прежде, предлагает ему лошадь или лодку, но от какой-либо поддержки уклоняется. Гисли согласен взять лодку и просит Торкеля спустить ее на воду. Тот спускает лодку и дает Гисли шесть мер еды и сотню локтей сукна. И Гисли взошел на лодку, а Торкель остался на берегу.
Тогда Гисли сказал:
— Теперь тебе кажется, что ты забрался с ногами в ясли: еще бы, ты приятель многих знатных людей, и ничто тебе сейчас не угрожает. Я же осужден и нажил себе многих врагов, и все же скажу я тебе, что из нас двоих ты будешь убит первым. Теперь мы расстаемся, и хуже, чем бы следовало, и больше не свидимся. И знай, что я бы никогда так с тобой не обошелся.
287
290
Одно из немногих мест в саге об исландцах, свидетельствующих об употреблении рун в это время (вторая половина X в.) в обиходных целях, т. е. для передачи письменных сообщений.