Вот и старый знакомый — мост Хамжонг. Я побывал здесь месяца два назад. Снова он показался мне живым, со стальными повязками бинтов, с ранами размером от копеечной монеты до большого блюда. Одна из «кал, клыков «Пасти дракона» (перевод слова «Хамжонг»), между которыми он повис, лопнула от мощного взрыва. Куски больших камней отброшены на сотню-полторы метров. Опрокинутые тела паровозов, искореженные вагоны. Но по мосту идут машины. И это после двух с половиной лет бомбежки!
Въезжаем в Тханьхоа. У какого-то небольшого дома шофер остановил «газик» и выскочил.
— Семья у меня тут, я на несколько минут.
— Если жена, оставайтесь на ночь, мы сами доберемся до гостиницы.
— Нет, жена в эвакуации, здесь одни старики.
Несколько минут в тихом-тихом, как будто совсем безлюдном городе. Я уже бывал здесь. Город стал одноэтажным. Больших каменных зданий почти не осталось. Видим рухнувшее от взрыва тяжелой бомбы крыло госпиталя с явно различимым знаком Красного Креста; расколотый надвое слон валяется перед входом в пагоду Двух слонов.
Прибегает шофер, заводит машину. Едем уже не с подфарником, а с фонариком, спрятанным под мотором. Он освещает дорогу метра на два. Сажусь рядом с водителем и пытаюсь с таким же вниманием вглядываться вперед, в кромешную тьму. Через несколько минут глаза начинают болеть. Вдруг рывок — и машина останавливается в метре от зазевавшейся крестьянки с бамбуковым коромыслом и двумя корзинами огромных грейпфрутов. Как ее шофер успел различить, трудно представить!
Перед рассветом прибываем в так называемый «центр приемов», «гостиницу» под Тханьхоа. Несколько строений под соломенными крышами, сверху неотличимых от обычных крестьянских хижин, чистые постели, тазики с водой, мыло, чистые полотенца, по-европейски приготовленные обеды. Здесь работают те, кто раньше были официантами, поварами, администраторами гостиниц в городе Тханьхоа, сейчас разрушенных.
Отдыхать можно в сравнительной безопасности. В провинции Тханьхоа еще есть деревни, которые не подвергались бомбардировке. Тем не менее под каждой койкой сделан неглубокий окопчик, а во дворе видно несколько входов в бетонированное бомбоубежище.
Вечером снова в путь. Переправа с воронками на берегу, совсем свежими. Небольшой объезд. На некоторых пересечениях дорог установлены указатели, иные даже с подсветкой, невидимой сверху.
Наш шофер Тинь Мань Фунг великолепен: энергичный, выносливый, спокойный, но с мгновенной реакцией. Он постоянно следит, чтобы не отстал второй «газик». В полночь остановились перекусить на траве у дороги: консервы, колбаса, хлеб, чай, вода. Потом по какому-то наитию погасили фонарики, завернутые в зеленый лоскуток парашютного шелка. Через минуту над дорогой пророкотал американский самолет. Первый за поездку. Снова тишина, прерываемая криком обезьян, громким стрекотом цикад, какими-то таинственными ночными звуками. Лягушки квакают низкими, утробными голосами. В темноте над дорогой, над бесформенными кустами вспыхивают искорки светлячков. Из-за облака вышла луна и залила серебром невидимые ранее прямоугольники рисовых полей, покрытых водой. Фунг несколькими ударами тесака рубит крупные ветки и ловкими, натренированными движениями маскирует ими машину, затем вторую. Теперь сверху два «газика» кажутся движущимися кустами или холмиками.
День пока еще не настал, но он придет внезапно — здесь почти не бывает сумерек. Участки хорошей дороги, ожидания на переправах, гонка за уходящей ночью. Сейчас рассветет. Через несколько минут ехать будет нельзя. Скорее…
Различаешь поля. Июнь. Рис почти весь в снопах. Конические, аккуратные желто-серые снопы. На бетонированных токах люди впрягаются в каменные катки и возят их по грудам рисовой соломы — молотят. Женщины, мужчины, дети таскают снопы с полей на тех же бамбуковых коромыслах. Иногда кажется, что идут два больших снопа, человека не видно. Рисовая солома во всех дворах. Пальмы без плодов, тоненькие, в струнку, с веером листьев, которыми здесь кроют крыши, вольно разбежались по полям, холмам, вдоль дороги. Их много в деревнях. Они растут вместе с более коренастыми Кокосовыми пальмами, возвышаются над бамбуком, бананами, грейпфрутовыми, апельсиновыми деревьями. Издали крестьянские хижины почти неразличимы в густой растительности. Если деревни не на склоне холма, то на рассвете, особенно в тумане, они кажутся кудрявыми островками, плывущими над зеленой гладью рисовых полей.
Приходит рассвет, появляется солнце, а вместе с ним немедленно душная, гнетущая жара.
Мы останавливаемся в деревне, где, как нам сказали, в 1940 году было восстание против французов.
Рядом с нарами, покрытыми циновкой, растет хлебное дерево. Можно протянуть руку и потрогать его большие пудовые плоды с шершавой кожурой, свисающие со ствола. А когда повернешься на другой бок, увидишь пять пар черных, любопытных, восхищенных глазенок. Подмигнешь им — в ответ расплываются довольные улыбки.
Во дворе старой деревенской пагоды под навесом из сухих пальмовых листьев мы пьем крепкий зеленый чай и беседуем с очень симпатичным, широколицым, веселым человеком. Он даже производил бы впечатление балагура, если бы не зоркие, внимательные глаза. Это член провинциального бюро партии и член провинциального административного комитета.
— Давайте я расскажу по порядку о положении в провинции, а вы задавайте вопросы.
Мы соглашаемся.
— Нгеан, одна из самых больших провинций Вьетнама, имеет площадь шестнадцать тысяч четыреста квадратных километров и полтора миллиона населения, — рассказывает он. — В ней помимо вьетнамцев около пятнадцати национальных меньшинств. На протяжении трехсот восьмидесяти километров она граничит с Лаосом. Через провинцию проходят дороги номер один — Север — Юг, номер пятнадцать — тоже в меридиональном направлении, номер семнадцать — связывающая Нгеан с Лаосом. Магистраль номер пятнадцать — очень важная артерия в условиях войны, расположена в глубине территории, поэтому она не подвергается обстрелу орудиями седьмого флота США.
— Как отразилось на сельском хозяйстве провинции затруднение транспортных связей?
— Прежде всего нужно было обеспечить население своим продовольствием и не полагаться на поставки из других районов. Мы уменьшили посевы некоторых технических культур, предназначавшихся на вывоз. Максимум площади отдали под рис. Построили плотины в верховьях рек, установили движки для подачи энергии насосным станциям. Сейчас пьем собственный чай и кофе со своим сахаром. До войны все это ввозилось…
Следующий вопрос касался промышленности.
Многие сравнительно крупные для Вьетнама заводы эвакуированы в горы и пущены в ход в огромных пещерах, там, где раньше ночевали черные рыси и гнездились летучие мыши.
В Нгеане сократилось рыболовство, многие суда были потоплены американцами. Уменьшилось производство и рыбного соуса нык-мама — этой необходимой приправы во вьетнамской кухне. Нык-мам делают из особым образом заквашенной и перебродившей рыбы, у него острый, специфический запах, свой, особый, ни с чем не сравнимый вкус. Кажется, нык-мам имеет и большое профилактическое значение. Говорят, он убивает болезнетворные бактерии, которыми изобилуют влажные тропики. Сейчас взамен нык-мама начали делать соус из арахиса, нык-чам. Прежде большая часть арахиса шла на изготовление масла.
Слушая рассказ вьетнамца, я невольно думал о том, что, несмотря на все усилия американцев, экономическая жизнь страны не парализована. Конечно, выпуск предметов первой необходимости на мелких, полукустарных предприятиях гораздо дороже по сравнению с крупным, механизированным производством. Однако минимум предметов первой необходимости жители Вьетнама получают.
— Какие периоды были самыми сложными у вас? — спросил я вьетнамца.
— Пожалуй, очень трудно было в самом начале войны — в апреле — июне шестьдесят пятого. Мы знали, что война приближается. Мы к ней готовились. Но война, особенно с таким сильным, жестоким противником, принесла много неожиданностей. У нас были колоссальные трудности, связанные с эвакуацией населения и предприятий, с транспортом, с организацией службы быта на местах после эвакуации. В первый же год мы провели массовое рассредоточение жителей. Вы знаете, что население города Виня — центра провинции — уменьшилось примерно в семь раз, а всего около двухсот двадцати тысяч человек переселились в горы и предгорья.