— Вперёд, бегом! — покрикивал Марков.
— Есаул! Есаул! — Казаки плакали, не скрываясь. — Власова убили!
Все подводы и грузовики уже одолели переезд. Они спешили вперёд, пыля по улочкам Новолеушковской. Личный состав валом валил, догоняя обоз.
Команда «Орла» отстреливалась сквозь бойницы — «красные» бежали вплотную к бронепоезду, в «мёртвой зоне» — туда пулемёты не доставали. Вот какой-то матрос запрыгнул на лесенку, пытаясь просунуть винтовку в амбразуру. Кто-то из кадетов появился на крыше бронепоезда, успевая выстрелить трижды, — убитый матрос упал. Резко выпрямляясь и вздрагивая, «белый» полетел следом за «красным».
Дико завизжали колёса. Пыхтя и лязгая, «Орёл» принялся толкать обездвиженный бронепоезд. Атакующие красноармейцы заметались, кто-то из них швырнул гранату — осколки посекли самого швырнувшего.
«Орёл» уходил всё дальше, прогрохотал по мосту, и артиллеристы-добровольцы решились на выстрел, уже не боясь задеть своих. Ударили шрапнелью — снаряд лопнул на уровне пояса, веером скашивая живые тела красноармейцев-сорокинцев, шпигуя их раскалённой картечью, — белое облачко, маленькое и густое, разошлось, редея и подымаясь вверх. А под конец боя в лаву развернулись калединцы, наехали на «красных», добивая на всём скаку выживших, догоняя разбегавшихся.
— Уходим, — спокойно сказал полковник Тимановский, раскурив трубку, и пошагал к станице. Его рота и весь полк Маркова двигались в арьергарде, прикрывая Добровольцев с тыла.
Отдохнув в Старолеушковской, миновав Ирклиевскую, Журавскую и Кореновскую, добровольцы двинулись в Закубанье — разведка донесла, что под Екатеринодаром большевики сосредоточили крупные силы и значительную артиллерию, так что прямой путь на столицу Кубани был закрыт, а брать город большой кровью Верховный правитель не стал бы — людей жалко, да и мало их. Тогда генерал Алексеев предложил переиграть противника — ночью перейти Лабу и свернуть резко на запад, к черкесским аулам, чтобы ударить по кубанской столице с юга. Корнилов дал «добро»…
…Кирилл шагал и радовался, что ему попались крепкие сапоги, — у иных уже и подметки отвалились, приходилось их верёвками подвязывать. Припасы тоже кончались, но вот такого позорного явления, как «самоснабжение», пока удавалось избежать — генерал Врангель, человек не только благородный, но и нетерпимый к чужой низости, обещал грабителей вешать — и пару раз сдержал своё слово…[83] Корнилов принял сторону барона.
Вышли к Усть-Лабинской. Станица раскинулась живописно — белыми хатами были застроены крутые холмы, спадавшие к Лабе и Кубани, а вокруг раскинулись виноградники да сады. На горизонте синела пильчатая линия Кавказских гор.
Оправляясь в голых кустах, Кирилл не застал приезда генерала Маркова. Сергей Леонидович с удивлением рассматривал окраину станицы, где в поле лежало много трупов.
— Когда вы успели набить столько? — весело поинтересовался он.
— Это не мы, — признался Тимановский, — это корниловцы постарались.
— Да? Ну тогда берите пример!
За Лабою, за станицей Некрасовской пошли черкесские аулы — Нашухай, Гатлукай, Шенджий. Везде одно и то же — бедные сакли, крытые соломой, старые почерневшие минареты, низкорослые, худые лошадки, грязные, кудлатые овцы… И сотни мёртвых — черкешенок, детей, аксакалов. Всех перебили большевики, всех повырезали. В одной сакле обнаружили умиравшего старика с обожжёнными ногами, засунутыми в печь, в другой сохла на полу куча внутренностей человеческих. Кто тут лютовал? Над кем? И во имя чего?
В Гатлукае сестрицы-доброволицы перевязали молодого черкеса, исколотого штыком. Чёрно-синие запекшиеся раны на его худом теле загноились, но были неглубоки — кололи не насмерть, а развлекаясь.
— За что они вас так? — вырвалось у Авинова, помогавшего сестре Наде.
— Бюржюй, говорят, — ломано ответил черкес.
…А на другой день горцы собрались под зелёным знаменем с белым полумесяцем и звездой, присягая на верность «Великому Бояру», — черкесы шли мстить за убитых братьев и отцов, за изнасилованных жён и дочерей, «за Корнилова, за Родину, за Аллаха». Черкесскую конницу принял Каледин,[84] радуясь даже горскому пополнению.
Под вечер, когда Кирилл шагал со всеми, неподалёку закрутился на коне Марков.
— Я не вижу полковника Борисова! — сказал он с нетерпением и недовольством.
83
К сожалению, в действительности Деникин после гибели Корнилова проявил мягкотелость и нерешительность, вот и начались грабежи да воровство. Когда же Врангель сменил Деникина, то воров стали расстреливать. «Чёрному барону» удалось вернуть войска к дисциплине — увы, ненадолго. Время было потеряно. Интересно, что после эвакуации русской армии в лагеря Галлиполи, «белые» испытывали острую нужду и терпели голод. Однако в окрестных деревнях не пропала ни одна курица.
84
Автор допускает вольность, подчиняя Корнилову атамана Каледина. В нашей реальности А. Каледину повезло куда меньше: в феврале 1918-го он застрелился, не вынеся позора, — на фронте, оборонявшем Дон, осталось к тому времени всего 147 донцов, остальные дезертировали, наивно полагая, что «красные» их не тронут.